У матери Долорес уже были три старшие дочери, когда она зачала ее от иностранного моряка. Женщина решила отдать девочку на удочерение, когда той было десять дней от роду. Долорес было четыре года (возраст ее убитого ребенка), когда она узнала, что ее удочерили. Она почувствовала себя полностью опустошенной и преданной и видела в раскрытии этой тайны акт жестокости со стороны матери. Ее приемный отец уделял Долорес слишком много внимания, но она чувствовала, что мать возмущалась этим, потому и сказала, в качестве наказания, что она не была «их» ребенком. В детстве она также подвергалась сексуальному насилию и чувствовала, что мать никогда не любила ее и относилась к ней отстраненно и сурово, хотя и не применяла физического насилия.
У нее была история анорексии/булимии, краж в магазинах и самоповреждения, отображающая то, что можно считать типичным сочетанием женских проявлений перевозбуждения и переживания насилия, в основном направленного на себя. В подростковом возрасте она стала вести беспорядочный образ жизни, имела много краткосрочных сексуальных отношений с мужчинами. Привлекательная и жизнерадостная девушка, она, как правило предпочитала компанию мужчин, но сохраняла близость с одной пожилой женщиной. В возрасте 17 лет она отчаянно хотела встретиться со своей родной матерью и начала ее поиски, но узнала лишь, что та переехала в Центральную Европу со своим третьим мужем. Она предприняла попытку встретиться с ней и описывала чувство сильной связи с матерью и сестрами, отрицая при этом чувства зависти или отвержения.
Вначале Долорес была явно психотичной, полагала, что больница была фабрикой для экспериментов и что у некоторых пациентов были особые связи с ЦРУ и другими секретными службами. Она приписывала особое значение самым простым утверждениям, находя в обычных фразах смысл, якобы указывающий на то, что она была в уникальных и привилегированных отношениях с собеседником. Ее причудливые заблуждения утихли в течение первых шести недель, и медсестры стали беспокоиться о том, что с возрастающим пониманием ужаса содеянного у нее возникнет сильная опасность суицида. Именно в этот момент Долорес передали мне для «поддерживающей психотерапии» и психодинамической оценки.
Во время своего пребывания в больнице она сформировала пару близких отношений с жестокими пациентами-мужчинами и, несмотря на пристальное наблюдение за этими отношениями со стороны медицинского и сестринского персонала, она забеременела. Для нее это было желанным событием, о чем она часто рассказывала мне на сессиях, описывая желание возместить потерю, забыть, что она сделала, и, как она выражалась, начать «вести нормальную жизнь». Сначала, в свете реального положения вещей, она сопротивлялась этому импульсу и знала, что ей вряд ли удастся получить право воспитывать другого ребенка из-за риска, что она снова попытается его убить. После долгих обсуждений с мультидисциплинарной командой и осознания того, что беременность потребует от нее отмены психотропных препаратов только для того, чтобы после рождения передать ребенка на усыновление, и что это продлит время, которое она, вероятно, проведет в больнице, Долорес решила прервать беременность. Это прерывание на сроке в 12 недель повторило убийство ее дочери и отправило ее в состояние глубокой депрессии, заставив отказаться от фантазий о том, чтобы в мире появилась еще одна «идеальная» девочка-замена. Ее надежда на возмещение ущерба была фактически разрушена, поскольку она снова оказалась в положении убийцы; кроме того, ей было отказано в физическом возмещении ее невыносимой потери.