Как и в том, что он делал.

— У меня сестры… им учиться надо. — Пухлые губы шевелились. — Я не делаю ничего дурного… я не…

Зачем он ее поцеловал?

Не иначе, с усталости.

Конечно.

Поцелуй получился со вкусом огурца. А вот пощечина… вышла звонкой.

Лизавета бить князя не собиралась. Во-первых, чревато, во-вторых… просто само получилось. Может, и вправду в старую деву перерождается? Или во всем виновата жизнь ее бестолковая? В университете роману завести не успела, а после… сперва не до них было.

Потом же…

Газетная братия, она и сама нравов вольных, и людей иных полагает такими же. Вот и случалось… всякое… слов-то не понимают.

Пощечиною, оно вернее как то.

— Извините. — Лизавета спрятала руку за спину.

— Это вы меня извините. — Димитрий потер щеку. — Я… право слово, не знаю, что на меня нашло…

Умопомрачение.

И на Лизавету тоже, если она сидит и жалеет, нет, не князя, а себя, дуру несчастную, которая и поцеловаться без приключений не способна. Оно, конечно, репутация репутацией, но… руку на сердце положа, ей ведь понравилось.

Она ведь…

Не то чтобы совсем уж не целовалась, но тогда, давно, когда Лизавета почти уже влюбилась и согласилась на свидание с тем симпатичным парнем из огневиков. И прогулка была под луной. И даже стихи, которые ей читали, слегка запинаясь и местами перевирая строки. И букетик маргариток, выдранных с центральной клумбы.

И поцелуй.

Холодный, слегка слюнявый. Неловкий. В отличие от нынешнего.

Она вздохнула.