— Не подходи!

— Не подойду, — ответила тень презнакомым голосом. — Ноги затекли, между прочим…

— А… — Лизавета проморгалась.

Все ж света было маловато.

Вот шторы тень задернула плотно, однако лунный свет пробрался, растянулся дорожкой по темной глади стола. Тронул статуэтку массивную, облил молоком мраморную голову, венчавшую башню из папок. Коснулся пола… и расплылся белесым пятном.

— Бэ, — ответила тень, все ж пошевелившись. — Знаете… если кричать вздумаете, я скажу, что вы сами сюда пробрались!

И от возмущения Лизавета язык прикусила. Во-первых, кричать она и не думала, хотя, конечно, сие было бы весьма логично. Во-вторых… сначала похитили, а потом измываются.

— Может, — в голосе против желания прозвучала обида, — вы свету прибавите? А то ж не видно ничего.

— А что вам должно быть видно?

— Вы. Кто вы?

Тень засопела, как показалось, с некоторою обидой.

— Вот так, — произнесла она спустя минуту. — Спасаешь девицу от собственной дури. Таскаешь ее на руках. По саду крадешься, аки тать в ночи, чтоб, не приведи Господь, репутации урона не вышло, а после выясняется, что она тебя и не помнит.

Спасаешь?

Таскаешь?

По саду?

Сад Лизавета помнила распрекрасно, а еще непонятное прежде самой желание поговорить. А главное, желание исполнившееся, ибо она говорила…

И говорила.

И мамочки, она даже не помнит, что именно ему говорила. Рассказывала про сестер? Определенно. Но в том крамолы особой нет. Родители? И тут не тайна. А вот газета… или… если бы она проболталась, то, глядишь, очнулась бы отнюдь не в чужой постели — тоже, если подумать, невелика радость, однако, с другой стороны, уж лучше эти пахнущие мятным листом перины, нежели замковые подземелья.

— И… извините, — выдавила Лизавета, ощупывая себя.

Платье присутствовало, правда, лучше было не думать о том, как оно выглядело после этаких-то приключений. А вот чулки сняли…