– И именно поэтому он убил мою сестру. Из-за ничтожной царапины на его руке, – убийственно заключила Лэа.

– Я не знаю, почему он ее убил, Лэа! – несчастным голосом ответил ей младший брат Джера. – Я узнал об этом только сейчас, от тебя.

Лэа устало провела рукой по лицу, коснулась шрама.

– Видишь эту отметину? Это он подарил ее мне. Он оставил этот след, который будет со мной всю жизнь…

Жрица Эаллон неспешным шагом шла к воротам храма, в которые кто-то стучал. Была уже темная ночь, и ее вырвали из постели.

Служительница богини куталась в теплую шаль поверх ночной белоснежной сорочки.

На улице лил дождь, и она мгновенно промокла, покинув своды святилища.

В ворота постучали еще раз, настойчивее.

– Иду! – крикнула жрица, но ее голос заглушил раскат грома. В небе всплеснула молния, и женщина встревожилась.

Ей прекрасно и доподлинно было известно, что гроза – это слезы богини, которая кого-то оплакивает.

Жрица приложила руку к губам, затем к сердцу, разделяя скорбь Эаллон, и подошла к воротам.

Они были закрыты на тяжелый железный засов, который женщина открыла легко и без усилий – богиня всегда заботилась о своих дочерях и не дарила им лишений и тягостей.

Ворота отворились, и жрица выглянула наружу, пытаясь что-то разглядеть под прямыми струями дождя.

Снаружи стоял караван, его конец терялся во мгле, и длинная черная вереница лошадей и накрытых брезентом телег купалась в дожде. Вокруг стояли люди в капюшонах, с которых стекала вода.

– Приветствую вас, дочь Эаллон! – поздоровался караванщик.

– И вам в добрый путь, – ответила жрица.

– Мы пришли к вам просить помощи…

Жрица окинула взглядом длинный караван, окруженный до зубов вооруженными людьми не хилого телосложения.

– Чем я могу помочь вам, добрые люди?.. Мне нечего предложить вам кроме пищи, крова над головой, да вознесения молитвы.