Не знаю, была ли боль, отразившаяся в глазах волшебника, настоящей или же была направлена на то, чтобы меня разжалобить, но сейчас меня это не волновало. Никого из них не трогала та, боль, которую перенес по их вине я, и я сейчас на жалость я был неспособен.

— Мальчик мой, — воззвал ко мне Мельвидор, — ты уверен в том, что делаешь?

Я невесело усмехнулся.

— Снова ложь, Мел. Не твой и вашими с Леонером стараниями уже не ребенок.

— Но ты должен понять, сделанного не воротишь. Тебя приняли тут, а его приняли и признали там. Ты больше подходишь к этому миру, чем он.

— Я не предмет гардероба, чтобы к чему-то подходить, — огрызнулся я. — Я не просил совета, я сказал: верните меня!

Мельвидор горестно кивнул, признавая поражение.

— Что ж, дай мне руку, — я протянул ладонь, он крепко сжал ее и зашептал заклинание.

Перед нами появилась алая дверь. Так просто, так быстро. Он мог вызвать ее в любой момент за этот бесконечный год, в любой миг, стоило только пожелать. Как подло...

И мы вошли в сияющую дверь.

Не знаю, правду ли говорили мне в тот раз, что следующий переход будет переноситься легче, или просто мой организм уже приноровился переживать все, что на него наваливалось, но сознание я не потерял. Мы выпали из прохода посреди бывшей моей комнаты. Мел неловко приземлился на ногу и заохал, я же, явно летя носом вниз, легко ушел в перекат, но через мгновение уже выпрямился. Голова немного кружилась, но ничего глобального.

Я осмотрелся. В помещении никого не было. Сама же комната осталась узнаваема, но изменилась разительно. Мягкий пушистый ковер, другие обои, новый диван — все светлое, бежевое. На стене картина с каким-то речным пейзажем. Книжная полка старая, но книги не мои, чужие.

Я подошел к книгам, провел рукой по корешкам. Где мой Толкиен? Где Буджолд, Желязны? Что здесь делают «Основы юриспруденции», «Человек и государство», уголовный и гражданский кодексы?

— Он поступил учиться на юриста, — ответил Мельвидор на невысказанный вопрос.

Я поджал губы. Мамина мечта — чтобы я стал юристом. Она очень этого хотела, а я толком и не знал, кем хочу быть и куда пойти учиться.

Я ничего не ответил и продолжил исследование комнаты. Диски с музыкой. Вивальди, Бетховен, Моцарт... Сплошная классика.

На столе обнаружилось фото в рамке. Я и мама. Вернее, уже не я.

Мама на фото улыбалась и выглядела совершенно счастливой, держа под руку того, кого она считала своим сыном. А Эридан... Да, это было лицо — точная копия моего, но одежда, прическа... Я никогда не стригся слишком коротко, предпочитая некоторую лохматость, а моей повседневной одеждой были джинсы. Но молодой человек на фото был одет в строгий костюм-тройку, галстук, начищенные классические туфли, волосы подстрижены коротко и очень аккуратно. Он выглядел снобом, ребенком миллионера, а не хулиганом Андреем Деминым, которым я был всю свою жизнь. А мама... Мама улыбалась, счастливая, гордая за своего сына.