– Дальше, – шепнул Ашезир.

Помедлив, она ухватилась за подол рубахи, потянула вверх, а он поднял руки и слегка нагнулся, чтобы у нее получилось стянуть эту распроклятую рубаху, от которой ему не терпелось избавиться. От штанов хотелось избавиться тоже, причем не скоро, а прямо сейчас! Однако он терпел и с прежним спокойствием сказал:

– Дальше...

Определенно, эта игра ему нравилась.

Пора завести себе еще одну наложницу – стеснительную, пугливую, а не сладострастно-смелую, как Хризанта. Вообще-то сначала Хризанта тоже была до умиления скромной, но это было так давно...

Надо завести… Только не эту дикарку, а беловолосую заморскую деву. Хотя сейчас и дикарка сойдет.

Как волнующе она развязывает непослушными пальцами тесемку на его штанах... Ткань натянулась на давно воспрянувшей мужской плоти, девице пришлось коснуться ее пальцами. Ашезир с наслаждением вздохнул, рабыня вскрикнула и отдернула руку.

– Продолжай...

Невольница продолжила – штаны упали к щиколоткам.

Пожалуй, хватит с нее испытаний, уже и так вся дрожит. Кажется, не знает, куда себя деть от смущения. Завязки на ботинках Ашезир, ладно уж, сам развяжет. Хотя неясно, почему плясунья, трясущая телом перед множеством мужей, такая пугливая... Может, потому что он император, а она до пира предлагала себя только простым воинам? Ну... тогда ей повезло.

Ашезир сбросил ботинки и штаны, поднял девицу за плечи, сжал в ладонях ее груди, а губами прильнул к губам. Затем усадил в кресло и, раздвинув ее ноги, закинул на подлокотники. Вот тут рабыня вдруг не выдержала – всхлипнула и закрыла вожделенно-алую промежность ладонями.

Какая сладко-пугливая!

Ашезир отодвинул ее руки.

– Успокойся, – он тихо засмеялся. – Я лучше, чем плеть. И уж точно нежнее.

Он провел языком по внутренней стороне ее бедра, девица вздрогнула, охнула... Можно бы еще ее приласкать, но уже мочи нет терпеть.

Ашезир шире развел ее ноги и вошел в извечно женское – влажное, горячее, тугое. Глубже, еще глубже... Внизу все горит, пульсирует. Быстрей бы извергнуть это пламя, освободиться от него, чтобы по телу разлилась истома и ни с чем не сравнимая тяжелая легкость, приятная слабость! Разлилась так, чтобы лень было поднять руку или ногу, даже повернуть голову...

– Хорошая моя... – шептал Ашезир. – Как хорошо...

Еще раз проникнуть в тайное, женское, всепоглощающее! И снова, и снова, и снова! Еще, еще, еще...

Как вулкан, как родник, пробившийся из-под земли, выплеснулось все: и усталость, и тревоги, и яростное вожделение.

– Милая... сладкая, – шептал Ашезир, покрывая поцелуями ее плечи, подбородок, губы, влажные щеки…