— Пускай! — рассердился он, крепче сжав мои ладони. — Если я чему-то научился за эти полгода, так это тому, что не стоит оглядываться на мнение никчемных людей! Главное, быть в мире с собой и не предавать тех, кто для тебя важен.

Кошка, у тебя есть друзья при дворе, тебе обязаны принц и принцесса соседних держав. И наши король с его будущей королевой — тоже. Уж я позабочусь, чтобы они об этом не забыли! Пусть половина придворных шипит у тебя за спиной, вторая половина будет искать твоей благосклонности. А я всегда буду гордиться тобой…

Рауд перевел дух.

— Карин, все это неважно. Если я тебе не по сердцу, если ты хочешь для себя другой жизни, не бойся, я тебя отпущу. Но если ты хоть что-то ко мне чувствуешь, позволь доказать, что наш брак не ошибка…

Он говорил и медленно наклонялся ко мне. А я смотрела на его белую голову, на глаза- сапфиры, на заалевшее от волнения лицо.

— Рауд, твои глаза… и волосы, они теперь всегда будут такими?

Он остановился и растерянно моргнул.

— Только зимой. А какой я летом, ты видела.

Ледяная синева растаяла, и на меня снова взглянул тот Рауд, что когда-то пригрел у сердца бесприютную кошку.

— Твои глаза… летние… они, как у кота.

Последние слова я произнесла шепотом, а потом его губы коснулись моих. Теплые, мягкие, осторожные. Он отстранился, дотронулся пальцами до моей щеки — и снова поцеловал, нежно и волнующе. Я зажмурилась, чувствуя себя котенком в ласковых руках, и душа отозвалась звонким: мр-р-р, мр-р-р. По жилам бежало лето, горячее и сладкое, как чай с именинным тортом, как фейерверк, как сбывшийся сон.

Мы остановились одновременно и замерли, глядя друг на друга. Казалось, в целом мире нет больше ничего, на что хотелось бы смотреть.

— Я сказал неправду, Карин, — прошептал он. — Я люблю тебя.

Наверное, таким бывает солнечный удар.

Мне стало головокружительно жарко, и я сама потянулась к Рауду…

В этот момент от входа в гостиную раздался стук.

Дверь была открыта — стучали в притолоку. На пороге стоял господин Слефсон: сюртук под горло, пепельные волосы, лицо снежной статуи.

— Прошу прощения… Господин, госпожа, — управляющий задержал на мне непроницаемый взгляд. — Прибыли две дамы, они утверждают, что являются матерью и сестрой вашего сиятельства. Я взял на себя смелость пригласить их в малую приемную. Какие будут распоряжения? Вы примете их?

Через минуту мы с Раудом уже спешили по широким белым коридорам. В груди бурлило волнение. Мама! Майра! За последними событиями я мало о них думала. А теперь… поняла, что рада! Старая горечь растворилась в прошлом вместе со всей моей прежней жизнью.