– Он сейчас занят, – говорит тюремщик. – Приходи позже.

– У меня осталось четыре часа, и он это знает. Так что не может быть никакого позже. Есть только сейчас. А посему открой и дай мне встретиться с Хароном.

С Хароном? Я смотрю на Хадсона, чтобы проверить, что думает об этом имени он, и в тусклом свете вижу, что на его лице написано такое же недоумение, какое испытываю я сама.

– Его зовут, как того Харона? Перевозчика душ умерших через реку Стикс? – спрашиваю я. Я хочу сказать, что эта отсылка к греческой мифологии кажется большой натяжкой, но ведь сейчас я стою в переулке с вампиром, драконом, ведьмаком, великаном и мантикорой. От моей старой реальности не осталось и следа.

– Черт возьми, нет, – со смехом отвечает Реми. – Он сам дал себе это имя, и это говорит о нем все, что нужно знать.

Это точно. Если хочешь сделать себе имя, то разве не лучше выбрать что-нибудь менее мрачное, чем Харон, перевозчик Аида?

Несколько нескончаемых секунд ничего не происходит. Никакого ответа, никакого треска, доносящегося из интеркома, вообще ничего. А затем, когда я совсем этого не ожидаю, слышится гулкий рокочущий звук.

– Что это? – спрашиваю я, инстинктивно придвинувшись поближе к Хадсону. Он улыбается мне такой широкой улыбкой, словно я только что преподнесла ему лучший рождественский подарок, и обнимает меня за плечи той рукой, в которой он не держит несколько мешков с деньгами.

– Все путем, – говорит он и кивком показывает на стену. – Посмотри.

Я смотрю туда, куда смотрит он, и с изумлением вижу, как кирпичная стена расходится в стороны и перед нами открывается ярко освещенный коридор, который патрулируют три огромнейших вендиго.

Реми проходит вперед и начинает разговаривать с ними, все так же сжимая в руках мешки с деньгами. Кузнец за моей спиной издает раскатистое ворчание, почти такое же громкое, как и звук, производимый шестеренками раздвигающейся стены, и его реакция меня не удивляет. Я пробыла здесь всего лишь шесть дней, и мне уже яснее ясного, что я не хотела бы иметь вообще никаких дел с этими вендиго. А он томится здесь целую тысячу лет.

– Все нормально, – говорит Флинт, успокаивая его… и всех нас. – У Реми все под контролем.

– Верно, – соглашается Хадсон, и, когда мешки с деньгами перекочевывают в руки вендиго, я чувствую, как он расслабляется рядом со мной.

Он смотрит на меня – на мою обнаженную руку.

– Мне нравится то, что ты сделала со своей робой, – поддразнивает меня он.

В обычных обстоятельствах я бы легко ткнула его локтем в ребра, но сейчас он так искалечен, что я боюсь даже касаться его, так что я просто смотрю на него, закатив глаза.