– Познакомьтесь с Хароном, – говорит Реми, и в голосе его звучит явная ирония. – Когда люди наконец получают дозволение покинуть Этериум, именно он переправляет их на волю.

– Значит, он работает в этой тюрьме? – спрашивает Флинт, и я не могу понять, действительно он так думает или просто пытается разозлить этого мальца. Если последнее, то это ему определенно удается.

– Я прощаю тебя, дракон. Я владею этой тюрьмой, и никто в ней не может сделать ничего без моего позволения. И никто, определенно, не выходит отсюда, если Я. Их. Не. Отпускаю.

– Чего ты не делаешь, – говорит Хадсон, и надо отдать ему должное: когда он напускает на себя этот вид скучающего принца, который прежде так меня раздражал, он вполне может потягаться с этим сопляком в конкурсе на место самого большого пафосного мудака.

– А с какой стати мне это делать? – парирует Харон.

– Может, потому, что в этом и заключется смысл существования этой тюрьмы? – спрашиваю я. – Понеси наказание, искупи свою вину, и тебя освободят.

– Да, но кто может сказать, понес ли человек соразмерное наказание? Что он искренне раскаялся? – говорит Харон, пожимая плечами с особенно мерзким для десятилетнего пацана видом. – Осторожность не помешает.

– Особенно если ты хочешь быть полновластным хозяином в собственном королевстве, – замечает Хадсон. – Ведь правила так скучны.

Харон щурит глаза, будто пытается понять, насмехаются ли над ним или же он обрел родственную душу.

– Кто это там? – спрашивает он наконец.

– Это Хадсон Вега, мой господин, – отвечает Реми с напускным подобострастием, которое практически кричит, что здесь вам не тут.

Харон решает проигнорировать его дерзость и вместо этого сосредотачивает внимание на моей паре.

– Ах да, принц вампиров, восставший из мертвых. Добро пожаловать в мое скромное жилище.

Хадсон оглядывается по сторонам и, я уверена, думает сейчас о том же, о чем и я. А именно о том, что здесь нет ничего скромного – или такого, что говорило бы о наличии вкуса.

Харон делает паузу, ожидая ответа, но Хадсон не доставляет ему такого удовольствия. После минуты неловкого молчания, во время которой хозяин этой тюрьмы злится все больше и больше, Реми спрашивает:

– Теперь мы можем поговорить о цене, Чарльз?

– Харон! – резко ответствует малец. – Сколько раз я должен тебе повторять? Меня зовут Харон![9] – Звучит это омерзительно, лишь немногим менее омерзительно, чем если бы он бросился на пол и засучил от злости ногами.