– Я знал, что со мной что-то не так – ведь это продолжалось уже несколько недель. Поэтому, когда я последний раз был в Лондоне, я обратился к врачевателю, – говорит он Грейс, не переставая стискивать ее руку.
– И что он сказал?
– Он сказал… – Голос Джексона срывается. – Он сказал, что, когда узы нашего сопряжения были разорваны, вместе с ними разорвались и наши души.
Черт возьми. Мне хочется завыть, и меня охватывают ужас и ярость.
– В каком смысле? – спрашивает Грейс. – Как наши души могли разорваться? Как они могут… – Ее голос тоже срывается.
– Это случилось потому, что наши узы были разорваны против нашей воли – и с такой силой, что это едва не уничтожило нас обоих. Ты помнишь?
– Конечно, помню, – шепчет она.
– Почти сразу после этого ты оказалась сопряжена с Хадсоном, и врачеватель уверен, что его душа обвилась вокруг твоей и не дает ей распасться, так что с тобой все будет хорошо. Но я…
– Ты остался один, – говорит она.
– Да. И поскольку им не за что держаться, куски моей души умирают один за другим.
– Что это значит? – спрашивает она. – Что мы можем сделать?
– Ничего. – Он пожимает плечами. – С этим ничего нельзя поделать, Грейс, остается только ждать, когда моя душа умрет целиком.
– И что тогда? – шепчет Грейс.
Он улыбается горькой улыбкой.
– Тогда я превращусь в то чудовище, которым все считали меня с самого начала.
Разговор продолжается, наверняка есть еще немало ужасных новостей, но я больше не слушаю. Потому что все остальное не важно, это ничего не изменит. Мы с Грейс не сможем жить в ладу с самими собой, если допустим, чтобы Джексон потерял свою душу. Мы никогда не сможем быть вместе, зная, что тем самым уничтожаем Джексона навсегда. Ведь мы оба так любим его и уже столь многим пожертвовали ради него.
Грейс поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза, но я уже знаю. Я знал с того самого момента, когда Джексон сказал нам про свою душу. Так что, когда она одними губами произносит: «
Ведь настоящий удар был нанесен еще пять минут назад.
И я делаю то единственное, что могу сделать. Я ухожу.