Вот, пожалуй, и все, поскольку волшебная безделушка сразу разжижилась, и Люсетта, схватив ночную рубашку, сбежала в свою комнату. То был всего лишь один из тех лабазов, в которых ювелир знает, как можно кончиками пальцев нежно придать пустячку еще большую ценность, делая мелкие движения, напоминающие чем-то потирание задних крылышек сидящей голубянки или фроттаж большого пальца фокусника, пальмирующего монету; но именно в таких лабазах анонимные картины, приписываемые Грилло или Обьето, капризу или замыслу, Ober- или Unterart, как раз и обнаруживаются рыщущим художником.

«До чего же она нервозна, бедная девочка, – заметила Ада, потянувшись через Вана к “Лоску”. – Можешь теперь заказать завтрак, если только… Ах, какое прекрасное зрелище! Орхидеи. Никогда не видела, чтобы к мужчине так быстро возвращались силы».

«Сотни шлюх и десятки кошечек, более опытных, чем будущая госпожа Вайнлендер, говорили мне это».

«Может, я и не такая умная, как раньше, – с грустью сказала Ада, – но я знаю кое-кого, кто не просто кошка, а настоящий хорек, и это Кордула Тобакко, она же Madame Perwitsky. Я прочитала в этой утренней газете, что девяносто процентов кошек во Франции умирают от рака. Не знаю, как с этим обстоят дела в Польше».

Некоторое время спустя он наслаждался адски <sic! Ред.> вкусными оладьями. Люсетта, однако, не появилась, и когда Ада, так и не сняв ожерелье (намекая тем самым на то, что перед своей утренней ванной она рассчитывает на еще одного caro Вана и «Дромадера»), заглянула в гостевую спальню, она обнаружила, что белый чемодан и голубые меха исчезли. К подушке была приколота записка, наспех начертанная «Зеленой Арленовой Тенью для Век»:

Сойду с ума если останусь еще на ночь поеду кататься на лыжах в Верма с другими жалкими шерстяными червяками недели на три или так печально

Pour Elle

Ван прошел к монастырскому аналою, который приобрел для сочинения в вертикальном положении становой мысли, и написал следующее:

Poor L.

Нам жаль, что ты так скоро уехала. Нам еще жальче оттого, что мы завлекли нашу Эсмеральду и русалочку в озорную проделку. Мы никогда больше не станем с тобой играть в такие игры, дорогая жар-птица. Прими наши apollo [apologize, извинения]. Дурманы, раны и мембраны красоты лишают художников и болванов способности владеть собой. Пилоты огромных дирижаблей и даже грубые, смердящие ямщики, как известно, теряли голову из-за пары зеленых глаз и медного локона. Мы хотели полюбоваться тобой и позабавить тебя, милая РП (райская птица). Мы зашли слишком далеко. Я, Ван, зашел слишком далеко. Мы сожалеем об этом постыдном, хотя по сути своей невинном эпизоде. Сейчас время эмоционального потрясения и восстановления сил. Уничтожь и забудь.