Уж не одурманен ли он каким-нибудь ярким чилийским наркотиком? Этот поток просто неудержим, обезумевший дух, говорящая палитра —

«– нет, правда, не стоит тревожить Аду в ее Агавии. Он – я говорю о Вайнлендере – десцендент, д, е, с, ц, е, н, одного из тех великих варягов, которые покорили Медных Татар или Красных Монголов, или как их там, которые, в свою очередь, одолели каких-то еще более ранних Бронзовых Всадников – до того, как мы ввели нашу русскую рулетку и ирландскую мушку в один прекрасный день в истории западных игорных домов».

«Мне ужасно, мне необыкновенно жаль, – сказал Ван, – что дядя Дан умер и что вы, сэр, так взволнованы, но кофе моей подруги остывает, и я не могу ввалиться в нашу спальню со всей этой инфернальной параферналией».

«Ухожу, ухожу. В конце концов, мы не виделись – с каких же пор? С августа? Во всяком случае, я надеюсь, что она красивее той Кордулы, которая была у тебя здесь раньше, мой вольный волокита!»

Может быть, волатина? Или драгонара? От него определенно несет эфиром. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уходи.

«Мои перчатки! Плащ! Благодарю. Могу ли я воспользоваться твоим ватерклозетом? Нет? Хорошо. Найду другой где-нибудь. Присоединись ко мне, как только сможешь, и мы встретим Марину в аэропорту около четырех, а затем помчим на поминки и —»

И тут вошла Ада. Не голая, о, нет; в розовом пеньюаре, дабы не смущать Валерио, вошла, по-домашнему расчесывая волосы, сладкая и сонная. Она совершила ошибку, воскликнув «Боже мой!» и бросившись обратно в сумрак спальни. Все было потеряно в один этот секундный промельк.

«Или лучше – приходите немедленно, вы оба, потому что я отменю свою встречу и прямиком отправлюсь домой». Он говорил или думал, что говорит, с тем самообладанием и отчетливостью речи, которые так пугали и гипнотизировали бездельников, хвастунов, болтливого маклера, провинившегося школьника. Особенно теперь – когда все полетело к чертям собачьим Еруна Антонисона ван Акена и molti aspetti affascinanti его enigmatica arte, как Дан с последним вздохом объяснил доктору Никулину и медицинской сестре Беллабестии («Бесс»), которой он завещал кипу музейных каталогов и свой второй по качеству катетер.

11

Драконий наркотик выветрился; его неприятные последствия сочетают упадок сил с некоторой однотонностью мысли, как если бы из сознания исчезли все краски. Демон в сером халате лежал на серой кушетке своего кабинета на третьем этаже. Его сын стоял у окна, спиной к молчанию. Ада, приехавшая вместе с Ваном несколько минут назад, ждала в обитой камчатой тканью комнате этажом ниже, прямо под кабинетом. В соседнем небоскребе, как раз напротив кабинета, было отворено окно, за которым человек в фартуке устанавливал мольберт и наклонял голову в поисках нужного ракурса.