Отчего так трудно, так унизительно трудно, навести умственный фокус на понятие Времени и удержать его для критического рассмотрения? Что за натуга, что за неуклюжая возня, какое раздражающее утомление! Все равно что рыться одной рукой в перчаточном отделении в поисках дорожной карты – выуживая Черногорию, Доломиты, бумажные деньги, телеграмму – все что угодно, кроме части хаотичной местности между Ардезом и Чтотосопрано, во тьме, под дождем, стараясь воспользоваться красным светом в угольной черноте, с щетками, работающими как метроном, как хронометр: слепой перст пространства вонзается и рвет текстуру времени. Так и Аврелий Августин, он тоже, в своих схватках с этим предметом пятнадцать столетий тому назад испытал эту странную физическую муку мелеющего ума, щекотики аппроксимации, увертки умственного истощения – но он хотя бы мог дозаправить свой мозг данной ему Господом энергией (поместить здесь сноску о том, что это истинное наслаждение следить за тем, как он спешит продолжить свои размышления и перемежает их, между песками и звездами, страстными пароксизмами молитв).

Вновь заблудился. На чем я остановился? Где я нахожусь? Проселочная дорога. Глушу двигатель. Время – это ритм: ритмичный стрекот насекомых теплой сырой ночи, пульсация мозга, дыхание, стук молоточка в виске – вот наши верные хранители времени, а рассудок корректирует лихорадочный ритм. Один мой пациент мог различать вспышки, следовавшие с промежутком всего в три миллисекунды (0,003!). Завел снова.

Что подтолкнуло, что поддержало меня несколько минут назад на остановке мысли? Да. Быть может, единственное, что подводит нас к ощущению Времени, – это ритм; не повторение ударов ритма, а промежуток между двумя такими ударами, серый промежуток между черных нот: Нежный Интервал. Регулярность пульсации сама по себе только возвращает нас к жалкой идее измерения, но в промежутках скрывается нечто, относящееся к истинному Времени. Как я могу извлечь его из мягкой впадины? Ритм не должен быть ни слишком медленным, ни слишком быстрым. Один удар в минуту находится за пределами моего ощущения последовательности, а пять колебаний в секунду сливаются в безнадежный гул. Неспешный ритм растворяет Время, учащенный – не оставляет ему места. Дайте мне, скажем, три секунды, и я смогу сделать и то и другое: воспринимать ритм и зондировать интервалы. Впадина, я сказал? Матовая ямка? Но это всего лишь Пространство, комедийный пройдоха с маятником, которыми он торгует вразнос, возвращается через заднюю дверь, пока я нащупываю суть Времени. Что я стараюсь ухватить – это то Время, которое Пространство помогает мне измерить, и неудивительно, что я тщетно пытаюсь понять его, поскольку само получение знания «требует времени».