Пальцы Равенеля замерли, оставив несколько пуговок не застегнутыми. Принцесса же, казалось, даже не дышала, ожидая ответ.

— Значит, вернешься завтра.

Его голос по-прежнему звучал обманчиво спокойно. Обманчиво, потому что Лин чувствовала, с каким трудом ему удалось справиться с оставшимися пуговицами. Резковатые движения выдавали внутреннее волнение.

— Лин, по поводу той графини, прости, я не запомнил ее имя…

Шарлинта резко повернулась и прижала ладошку к его губам.

— Я, — с легким сомнением в голосе, начала она, — склонна тебе поверить, но абсолютно не готова обсуждать это сейчас. И не совсем уверена, что буду готова в ближайшее время.

Легкое прикосновение его губ к ладони заставило принцессу отдернуть руку и трусливо сбежать в купальню. Шарлинта взглянула на собственное отражение в зеркале и чуть слышно застонала. На щеках горел предательский румянец. Почему она так реагирует на его прикосновения? Несмотря ни на что?

Поплескав холодной водой в лицо, стараясь при этом не намочить платье, принцесса быстро расчесала волосы и собрали их в небрежный пучок на затылке, не жалея серебряных, украшенных жемчугом шпилек. Наверное, стоило бы задержаться у деда подольше. Или нет?

После эпичной фразы императора: «Вы ее совсем не кормите?», обед проходил в напряженной обстановке. Кажется, за столом все только и делали, что следили за количеством съеденного принцессой. Особенно амаиры. Шарлинта под их взглядами давилась, но ела. Она и правда, последние дни хорошим аппетитом не страдала. Скорее, наоборот. Но дед зря упрекал в этом ее мужей. Не хватало еще, чтобы они насильно ее подкармливали.

Нетерпение все больше и больше охватывало принцессу. Хотелось узнать, что именно придумал дед. Но император, словно нарочно, не спешил заканчивать с едой. Будь они вдвоем, дед рассказал бы все прямо за обедом. Но при матушке и амаирах приходилось соблюдать этикет, запрещающий беседы на серьезные темы во время трапезы. Шарлинта едва дождалась того момента, когда они все перешли из столовой в кабинет амаиров.

— Ребенок, мы тут с твоим мужем поговорили, — начал дед, взглянув на Равенеля.

— Ночью после бала, — странным напряженным голосом дополнила принцесса.

Лин и сама не поняла, что именно заставило ее перебить императора. Дед такие вольности от нее терпел, но наедине. Да и тон, которым она произнесла эту короткую фразу. Девушке и самой не понравилось, как это прозвучало. В кабинете повисла непродолжительная тишина. Дед озадаченно рассматривал лицо Лин, словно видел ее впервые. Принцесса беззвучно, одними губами произнесла: «Прости», стараясь смотреть только на императора. Встретиться взглядом с амаирами было страшно, с матушкой — неловко. А перед телохранителями императора было просто стыдно.