Молчание и неподвижность в ответ.

Джуно немного отодвинулся, уперся затылком в стену, закрыл глаза и продолжил:

– Я слушал свои барабаны, а остальные люди только отвлекали меня, не давали покоя. Особенно навязчивыми были Экгеры. Хмурый Эксперт и синеглазая Госпожа перепробовали все известные способы, чтобы вытащить меня из Купола, а, когда совсем отчаялись и сдались, за дело взялся их сын – Лео. Он пробрался ко мне тайком, обмотавшись анти-сканом. Пнул башенку из белого песка, огляделся, а потом подошел и ударил меня. Сильно – разбил губу. Кровь была невкусной, и десна болела, но это было так необычно и ново – я будто очнулся. Ну, а этот… агрессор схватил меня за шкирку и поволок к выходу, попутно объясняя, что расстраивать его обожаемую мамочку более нежелательно, мол, если я еще раз отвечу ей грубо, он меня… хм. Дальше я не очень понял. Теперь он мой лучший друг – Лео. Интересно получилось.

Джуно открыл глаза, встал, подцепил с кресла рядом круглую подушку, задвинулся вместе с ней обратно в угол, устроился поудобнее и тихонько положил лисе подбородок на плечо, зашептав:

– Я как они, как Экгеры, только для тебя. Бить не стану, но доставать – еще как, готовься. У Лекса мы слушали музыку и даже перекусили. Что с тобой сейчас? Это из-за зондов наблюдения в доме? Их уберут, обещаю, а, если нет, мы и сами управимся. Лео показывал мне один фокус: нужно выбрать самый высокий по звучанию тон на моем Стекле для этюдов, и…

Лиса дрогнула, выпрямилась и повернула голову. Джуно показалось, что на него не просто упал, а обрушился ее напряженный взгляд. Слишком светлый для такой темно-золотистой нежной внешности, слишком взрослый, слишком… как будто сгоревший и осыпавшийся на снег белесым пеплом. В голову музыканту мгновенно хлынула все та же яростная скрипичная мелодия, с пронизывающим чистым, сильным голосом. В снежном лесу на чужой планете она была в разы тише, но Джуно с трудом смог устоять на ногах и даже зажмурился на секунду, кое-как переживая мощные атаки музыки внутри растрепанной головы. Сейчас же ему оставалось лишь судорожно вздыхать и мучительно щуриться под этим неподвижным пепельным взглядом.

Мелодия переплелась с песней, они были неразрывны и могли звучать лишь так, в жесткой, агрессивной сцепке, как будто опутанные убийственной белой сетью с ее пощелкиванием, шипением, гулом.

Джуно показалось, что все вокруг закачалось. Показалось, что в комнате с хрустом взорвались все стекла, засыпав дом мелким острым крошевом. Показалось, что за окнами упала ночь, упали одна за другой обе луны, упало само небо. И впервые в жизни ему не захотелось оживить Стекло и пленить попавшую в голову музыку. Наоборот, очень нужно было слушать ее свободной, играющей только для него одного, совершенно оцепеневшего и порабощенного: «Что со мной? Мне страшно? Я влюблен? Или… это одно и то же?»