Я обвела зрителей взглядом. На лице сидевшего поблизости наследного принца сменялись непередаваемые эмоции; девятый принц смотрел на сцену, широко распахнув глаза и приоткрыв рот; молодой господин Иргэн Гьоро, внешне сохраняя невозмутимость, невольно наклонился вперед, будто хотел удержать медленно таявшую луну. Я взглянула на тринадцатого принца, на лице которого были написаны неподдельный восторг и восхищение, и, не удержавшись, тихонько засмеялась. Теперь, когда ты будешь глядеть на луну, в твоей памяти наверняка хотя бы мельком, но проскользнет силуэт Миньминь, ведь так?

Подняв колокольчик, я позвонила трижды. Все огни на сцене мгновенно погасли, и мир снова утонул в кромешной тьме. Лишь тогда зрители наконец пришли в себя и восхищенно завздыхали на разные лады.

– Чудесный танец на луне! – раздался вдруг одобрительный возглас императора Канси.

Все как один громко вторили ему.

В темноте отвесив Его Величеству поклон, я проговорила:

– Миньминь-гэгэ также споет песню.

– Песня после танца? – со вздохом сказал император. – Неужели она может быть еще лучше?

– Ваша служанка не берется судить, лучше или нет, – ответила я. – Она лишь надеется, что эта песня вызовет у Его Величества улыбку.

Пока я говорила, со стороны сцены донесся тихий звон.

– Ваше Величество, мы можем начинать? – весело спросила я.

– Начинайте, – сказал император Канси.

Я снова взялась за колокольчик и дважды позвонила. Как только звон затих, часто-часто забили барабаны, и на сцене медленно загорелось около сотни бумажных фонарей, которые тут же начали неторопливо подниматься. Фонарь в самом центре был огромным, размером с жернов; чем дальше от середины, тем меньше становились фонари – самые крайние были размером не больше кулака. Когда фонари оказались в наивысшей точке, закрывающий сцену занавес, повинуясь ускорившемуся бою барабанов, упал, открыв взорам зрителей россыпь цветков пышно цветущей красной сливы. Подул легкий ветерок, ветви зашевелились, и откуда-то посыпались лепестки и закружилсь в воздухе. В темноте среди безмолвия разлился тонкий аромат.

Учитывая время года, стоявшее на дворе, на сцене никак не могли оказаться цветки сливы. Зрители поневоле начали принюхиваться, и кое-кто тихонько воскликнул:

– Это и правда аромат сливы!

Запела флейта, и ее звуки с каждым мгновением становились все выше, все тоньше, пока не унеслись в заоблачные выси, а затем резко опали, став едва слышными, оставив в душе ощущение одиночества и потерянной надежды. И в тот же миг зрители увидели красавицу в алой накидке, подбитой белым кроличьим мехом, с зеленым шелковым зонтом в руках. Она шла по сливовой роще, изящная и грациозная, пленяющая своими плавными, нежными движениями. Снова заиграла флейта, и красавица, не прекращая идти, запела: