– Альба спит крепко, – прошептала она, – но ты все равно слушай, а если она начнет просыпаться, сразу уходи.
Он кивнул и опустил руки себе на бедра. В горле саднило. Не этого он хотел долгие годы, не об этом разговоре украдкой мечтал, но пока удовольствуется и им.
– Ты ранен, – прошептала она.
– Все в порядке.
Она медленно подняла руки, словно предупреждая о том, что собирается сделать, но едва она накрыла ладонями его щеки, как он изо всех сил стиснул зубы. От ее прикосновения он весь напрягся. Не от боли, от нетерпения. Он так долго мечтал оказаться с ней рядом, что теперь сам себе не доверял. Он боялся, что здравый смысл ему откажет. Что он не сумеет сдержаться.
– Не отворачивайся. Прошу. Я могу помочь. – Она неверно поняла его скованность.
– Не отвернусь, – выдавил он. Нет, ему совсем не хотелось от нее отворачиваться.
Она начала петь – так тихо, что слова едва слетали с губ, и по его щекам тут же потекли слезы.
Он застонал, чувствуя, как боль уходит, смущаясь своих слез, но она продолжала петь. Ее ладони были холодны, а песня звучала так нежно, что он подумал, быть может, и она тоже плачет. Он поднял руки и коснулся ее лица, так же, как она касалась его.
И правда, она
Ее лицо у него в ладонях казалось совсем маленьким – он чувствовал его целиком, от линии подбородка до полукружья бровей, до ушных раковин. Большими пальцами он коснулся уголков ее рта и, пока она пела, ощущал каждый звук, что слетал с ее губ. Она так и не отняла ладоней от его лица. Он не отнял своих.
– Моей руны больше нет, Хёд, – прошептала она.
Он кивнул, сдерживая рыдание.
– Банрууд выжег у меня на ладони контур своего амулета.
Он снова кивнул.
– Я пыталась воссоздать руну, но не сумела. Я все пела, и пела… но тебя не было.
Да поразит его божья кара, прямо здесь и сейчас. Он не мог этого вынести.
– Ты думал, что я тебя забыла, – простонала она, и он понял, что, унимая мучившую его боль, она прочла обуревавшие его мысли.
Он отвернулся от нее, отняв руки, вынуждая ее убрать ладони с его лица.