Мысль, должно быть, была громкой.
После того, как эта мысль прошла через мой свет, она ударила меня.
Сильно.
В лицо.
Что-то в этом ослабило то давление, которое сковало мою грудь.
Я испустил хрип, который, возможно, даже был наполовину подавленным рыданием.
Схватив её за запястья, когда она снова замахнулась на меня, я закричал, выходя только для того, чтобы перевернуть её на живот. Я снова вошёл в неё, на этот раз полностью удлинившись, но на это мне тоже было наплевать.
Моя боль усилилась, пока я толкался в неё, сильно, быстро, прижимая её запястья к моему узкому, пахнущему плесенью матрасу, чувствуя, как что-то в моей груди расслабилось, когда она начала стонать подо мной. На этот раз звук исходил из глубины её груди. Я сердито схватил её за волосы одной рукой, когда почувствовал, что она хочет большего, сжимал пальцы до тех пор, пока она не задохнулась, а затем я ещё и стиснул её горло сзади.
Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не сжать пальцы сильнее.
Я не хотел её убивать.
Я говорил себе это. Даже верил в это. Моя злость усилилась вместе с болью, пока я вдалбливался в неё, и становилось сложно видеть что-либо отчётливо. Что ещё хуже, она раззадоривала меня своим светом, почти дразня.
Испустив ещё один вздох, я отпустил её горло ровно настолько, чтобы сильно шлёпнуть её по заднице.
Когда она только рассмеялась, я повторил это движение, используя всю свою ладонь.
Я продолжал делать это, пока она не начала стонать вместо смеха, и её лёгкие и тело смягчились подо мной, когда я не перестал. Я чувствовал, что повторение причиняет ей ещё больше боли. Я также мог сказать, что она хотела большего. Она хотела, чтобы я мог дать ещё больше, чтобы я подумал прихватить с собой что-то ещё, чтобы я перестал сдерживаться.
Услышав её, я тоже пожалел, что не прихватил что-нибудь.
Ремни, кнуты. Дубинки.
Я подумал об этом громко, всё ещё злясь, всё ещё необъяснимо злясь на неё…