Хотя офанимы называли их человеческой выдумкой, ama настаивала на том, что у душ есть родственные связи, даже более одной, и я всегда находила в этом смысл. Поскольку это объясняло, почему временами мы испытываем столько всего к совершенно незнакомому человеку.

Даже если Адам не всегда пробуждал любовь, он неизменно вызывал эмоции.

Много эмоций.

Он приподнял мою голову, затем ухватил прядь волос с ресниц и аккуратно заправил ее за ухо.

– Ты ослепляешь меня, Перышко.

Его произнесенные шепотом слова потрясли мое сердце, перенеся из этого сумрачного гостиничного номера в храм из мрамора и золота, где они эхом отразились от моей щеки голосом другого мужчины на ином языке.

Я отмахнулась от этого изобилующего великолепия и голоса Джареда и вернулась в свою спальню, к парню, чьи глаза напоминали драгоценные камни. Пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и скрыть помутнение в сознании, я прохрипела:

– Утром я принесу тебе солнечные очки.

Адам улыбнулся.

– И приглушишь вид своего мерцания для меня? Предпочту ожог роговицы третьей степени. – Он провел по моим губам шероховатой подушечкой большого пальца, раскрывая их, смачивая лишь кончик, прежде чем провести им по рту.

Адам касался только моих губ, но я чувствовала, как фантомные пальцы поглаживают и другое место, которое нагревалось и увлажнялось, когда он проводил по моей скуле.

– Я начинаю задумываться, не создана ли ты для меня. – Его бормотание наполнило нутро воробьями, а кровь их арией. – Потому что в тебе нет ничего, что бы я не находил пленительным.

То были просто красивые слова, но, Элизиум, как же сладко они ощущались на коже.

Адам обхватил мой подбородок и наклонил голову, заменив мягкостью рта затянувшееся царапание мозолистой кожи. От этого прикосновения охватившее меня сияние проникло в поры и заструилось в крови.

И здесь мне следовало остановиться.

Адам говорил, что терял голову, но если кто и лишился рассудка, так это я. Девушка, чья кожа переливалась при одном лишь дуновении его дыхания.