И Эльвира ушла, окрыленная открывающимися перед ней перспективами. Одна только мысль, что отныне она может видеться с Иннокентием Павловичем, когда захочет, кружила ей голову. Это было счастье, о котором она не смела и мечтать — любить великого человека и преданно служить ему, положив на алтарь этого служения свою жизнь.
Слезы застилали глаза Эльвиры. Она шла до своего трейлера как в тумане. И не видела, как на площадь въезжают новые автомобили. Их было много. И в окна выглядывали уже не мужчины, а женщины, дети и старики.
Иннокентий Павлович тоже не видел этого, но он услышал за стенками трейлера шум, который все нарастал и нарастал, словно поднималась буря. Заинтригованный, и желая узнать, что происходит на площади, он встал с кровати и, морщась от боли, начал одеваться. Но не успел он выйти, как в дверь трейлера постучали, и вошла Карина. Она выглядела взволнованной и несколько растерянной.
— У нас новая неприятность, — сказала она. — Прибыли семьи рабочих…
— Какая же это неприятность, — улыбнулся Иннокентий Павлович. Он все еще находился под впечатлением своих видений, и был в благодушном настроении. — Это же хорошо! Наши сотрудники перестанут беспокоиться о своих родных. Они начнут работать с еще большим усердием и уделять работе больше времени.
— Но их слишком много, — возразила Карина. — Намного больше, чем было внесено даже в дополнительные списки. Некоторые женщины даже с грудными детьми. Такое впечатление, что они размножались в пути…
— Но-но, следи за своими словами! — строго произнес Иннокентий Павлович, вспомнив предупреждение генерала Башкина. — Это попахивает оскорблением по национальному признаку, а то и разжиганием межнациональной розни. А знаешь, что за это бывает по нашим временам?
— Я знаю только то, что нам не хватит ни палаток, чтобы их всех разместить, ни продовольствия, чтобы накормить, — с отчаянием сказала Карина. — И что будем делать? На то, чтобы докупить палатки и еду, нужно время.
— Не вижу проблемы, — удивился Иннокентий Павлович. — Уплотняй тех, кого уже поселили, и снижай норму питания. Как говорится, в тесноте, да не в обиде. А с голоду за несколько дней никто не помрет. Почему я опять должен объяснять тебе очевидное? Боюсь, мы с тобой не сработаемся, если так будет продолжаться.
— Я поняла, — устало сказала Карина. — Уплотняем и снижаем. Просто, как все гениальное.
— А ты, кажется, дерзишь мне? — нахмурился Иннокентий Павлович.
— Вам это кажется, — ответила Карина. — И в мыслях не было.
— Смотри, — погрозил ей пальцем Иннокентий Павлович. — Я дерзких не люблю. Иди и не впадай в истерику. Нет неразрешимых проблем, есть нежелание их решать. Знаешь, кто сказал?