Только вот королю в кои-то веки было не до Дианочкиных достоинств. Его сильно занимал вопрос: Саймон? Или кто-то еще?

И знает ли этот кто-то о подмене?

Вопрос был. Ответа не было.

* * *

Время для разговора настало, когда Рэн пришел в себя.

Противная слабость пока еще одолевала, все же крови он потерял много, и голова кружилась, и подташнивало. Куда уж тут встать?

Бертран сильно помогал. И поганое ведро подставлял, и убирал, и даже обтирал Рэна водой, дождевой, правда, ну хоть какая есть. Рана не гноилась, но все равно было плохо.

Подросток долго думал, как начать разговор, а потом махнул рукой, да и спросил впрямую:

– Скажи, ты знаешь, что у тебя на шее висит? Камень Многоликого?

Рэн едва на пол не упал.

Как?!

В другой момент… убил бы он за этот вопрос! Убил бы, потому что нельзя раскрывать такой секрет, просто уничтожил! А что сейчас? И руки не поднять, и… и не поднимется та рука! Все же Бертран уже не был чужим. Рэн свою кровь отдал, защищая этих людей.

Круглоглазые?

Чужаки?

Не знающие истинного пути?

А наплевать! За это время Рэн понял то, что не осознавали многие на Шагрене – людей нельзя делить по расам, цвету кожи и форме глаз. Людей надо делить на чужих и близких, на друзей и врагов, и если круглоглазые тебя выхаживают, а в родном доме тебя хотели убить, то кто тебе родня? Кому ты помогать должен?

Мачехе, которая тоже шагренка и которая утопить тебя хотела, чтобы под ногами не путался отпрыск ее мужа, или вот такому Бертрану, который просто помог? И тогда, когда их из лодки доставали, и ухаживал за ними, и ведь переживал! Искренне, такое не подделаешь!

Знает Бертран про камень, и… откуда бы он о таком знал? Вот что спросить-то надо! А то: убить, нельзя, тайна… даже и подумать смешно сейчас! Какие уж тут тайны?

И тонкие губы чуть шевельнулись, выпуская на волю одно-единственное слово:

– Знаю.