– Мы утратили милость Многоликого. Ее можно вернуть…

Бертран аж назад от Рэна шарахнулся.

– На смерть повезешь?! Да?!

Теперь настала уже очередь Рэна дернуться назад, зашипеть зло и коротко от прострелившей все тело боли.

– Рехнулся?!

– А ты не знаешь? Правда?

– Чего я должен знать?

Бертран потер лоб.

– Ну… это. – Вроде и не страдал он никогда косноязычием, а вот признаваться в своих грехах неприятно. Тем более, шагренец, они такие, строгие. – Я ж не просто так из храма ушел, злость меня взяла. Парни в могиле, а тейн будет жизни радоваться? Залез я в библиотеку, что смог унести, то и спер, а остальное спалил!

Рэн покачал головой.

– Книги… жаль.

Книга – редкость и ценность, глаза мудрецов, глядящие на тебя со старых страниц, и голоса детей над лугом, слова, остающиеся в вечности. Уничтожить книгу, как убить человека[27].

– А мне парней было жаль, – огрызнулся Бертран. – Тейна я убить не смог бы, и что-то такое ему сделать тоже, ну хоть так его достал, гада!

Спорить было сложно, Рэн махнул рукой.

– Хорошо. Почему ты это сказал?

– Потому что. Знаешь про свитки на шелке?

– Знаю… это мы вышивали. Наш обычай.

– Ну вот. Я такие и спер, их вынести легко, вокруг себя обмотал, да и неси, и воды они не боятся, и удобно, и не поймет никто, что это такое. Для моряков, вон, тряпка она и тряпка, на портянки годится? Нет, не годится, скользкая потому что. Вышивка шелком по шелку, старая.

– И?

– Там и про вас написано. Про то, как приносили в жертву осененных милостью Многоликого, старались ее вернуть. У вас такое было? Ты сейчас за этим пошел?