Бертран насупился.

– Но ты не двуипостасный?

– Нет.

– Расскажешь, откуда он у тебя?

– Зачем?

Парень засопел.

Зачем-зачем! А вот! Потому что я через эти камешки да милость Многоликого чуть жизни не лишился! Только вот Рэн Тори об этом не знает, а может, и надо ему рассказать? Тяжело было парнишке на такое решиться, а все же придется! Рэн и шагренец, и чужой, и еще…

– Клятву дай. Что никому про меня не расскажешь, не то убьют меня.

Рэн выдохнул.

Даже это легкое движение причиняло боль. Но есть вещи, которые он обещать не вправе.

– Если это нанесет вред Шагрену…

– Нет же! Где Шагрен, а где Фардания! Вы и рядом не стояли! И тейн для вас никто!

С этим Бертран тоже прав был. Какой там тейн? И неинтересен он был Рэну, вот еще! Какая ему разница, во что верят круглоглазые? Если эти глупцы сами ставят каких-то посредников между собой и Многоликим, тем хуже для них. А шагренцы знают правду, их император – потомок Многоликого, избранный и осененный милостью Его.

К чему кто-то еще?

– Я промолчу, если это не во вред Шагрену.

С этим Бертран согласился. Собрался с мыслями, да и рассказал, как было. Как трое мальчишек шкоду устроить решили, как искру увидели, как один из них к тейну пошел, как потом двоих убили, а Бертран сбежал…

Рэн внимательно слушал, потом согласно опустил ресницы.

– На Шагрене это тоже узнали. Меня послали найти осененного Его милостью и привезти на Шагрен.

Бертран не был бы собой, если бы не спросил:

– А зачем? Привозить то есть?