Страх. Почему-то вместо радости я почувствовала именно его. Инстинкты реагировали быстрее разума, и нервы натянулись, как струны на лютне, готовые лопнуть. Ведь мой отец никогда бы не проявил милосердия к врагам – он не жалел даже младенцев, потомков свергнутых королей, не говоря уже о тех, кого и вовсе не держал за людей. А если он всё-таки пошёл на столь великодушный шаг, то почему ждал именно моего прихода? Зачем заставил меня думать, что мои друзья по-прежнему в опасности? Боялся, что иначе я не вернусь?

– Где сейчас мой отец, Ллеу? – требовательно спросила я.

– Здесь, дочь моя. Я так ждал тебя.

И снова страх, который я не должна была испытывать, глядя на то, как на крышу взбирается мой отец – румяный и полный сил. Советники и хускарлы больше не придерживали его под локти и не помогали идти, а на лице не было ни тисовой маски, ни зловонных язв: кожа сияла здоровьем и молодостью. Лишь вокруг васильковых глаз, цвет которых передался мне, по-прежнему расходились лучики старческих морщинок, но взгляд их тоже изменился. Он более не был жёстким и волевым, рассказывающим о пройденных войнах и пережитых трагедиях, и он не становился по-отечески нежным, когда падал на меня. Взгляд Оникса был равнодушным и безжизненным, точно у мертвеца. И лишь губы украшала торжественная улыбка.

– Ещё одна хорошая новость, – прошептал Ллеу мне на ухо довольным тоном. – Мои усилия дали свои плоды. Истинный господин полностью выздоровел!

– Ллеу… Присмотрись. Это не истинный господин.

Всё-таки выманили меня, а не я. Но, в отличие от всех остальных, я по крайней мере понимала это. Чтобы отличить отца от поганого притворщика, мне даже не нужен был никакой сейд. Я всегда хотела, чтобы отец гордился мною, поэтому с детства изучила его от и до: держит подбородок опущенным – выражает одобрение, сжимает губы – сдерживает злость, а прижимает большой палец к виску – хочет рассмеяться, но сдерживается. Оникс никогда не ходил, заложив руки за спину, никогда не носил этот вычурный плащ, пошитый ещё на его Вознесение из одних драгоценностей. И он уж точно никогда не улыбался.

– Что ты сделал с моим отцом, Сенджу? Где он?

– Там же, где твой непутёвый сейдман в последний раз делал ему припарки из чернотелок, – ответил Сенджу, и внешность Оникса начала сползать с него точно так же, как прежде с меня сполз эффект от солнечной крови: слой за слоем, дюйм за дюймом. – Уже сутки как лежит мёртвый в своей постели.

Ллеу вдохнул, но не выдохнул. Раздался звон стали: хускарлы, стоящие по периметру башни, хором обнажили мечи – закономерная реакция на дракона, проникшего в очаг человечества. И затушившего его.