– Не все ли равно? – Я сердито смотрю на него. – И вообще, перестань подслушивать мои мысли!
–
– Знаешь, что? Ты ведешь себя как козел, и мне непонятно почему. Что, вчера ты израсходовал всю норму любезности на этот месяц?
–
– Скорее уж на десять лет. – Я встаю и подхожу к столу у двери, чтобы взять мой горячий шоколад – и какую-нибудь книгу. Потому что мне совсем не улыбается провести следующие несколько минут, слушая нытье Хадсона.
–
– О боже! – Я резко поворачиваюсь к нему, сжав кулаки. – Да что с тобой? Ты ведешь себя как последний говнюк!
Поначалу мне кажется, что он ответит мне – видно, что он много чего хочет сказать, когда придвигается ближе, – но он просто буравит меня взглядом горящих глаз, стиснув зубы.
Проходят томительные секунды, напряжение между нами растет, но, когда я уже готова психануть или заорать на него – или сделать и то и другое, – из спальни выходит Джексон с черной курткой в руках.
– Я не знал, взяла ли ты верхнюю одежду, – говорит он, протягивая ее мне. – Стадион отапливается, но до него надо идти несколько минут.
Хадсон отворачивается, бормоча непристойности, и какая-то часть меня хочет схватить его за руку и потребовать, чтобы мы закончили этот непонятный разговор.
Но Джексон ждет меня, такой классный и такой чертовски сексуальный в своих черных облегающих спортивных штанах и черной компрессионной футболке, которая обтягивает каждый его мускул. А их у него много.
– Я взяла куртку, – говорю я ему, показав кивком на спинку дивана, где оставила куртку, придя сюда. – Но спасибо.
– Не за что. – Он улыбается и, взяв пустой рюкзак, складывает в него бутылки с водой – затем открывает деревянную дверцу в нижней части одного из книжных шкафов, достает коробку моих любимых батончиков мюсли и кладет пару батончиков в тот же рюкзак.
– Где ты их взял? – спрашиваю я, немного удивленная и очень тронутая.