Меня вдруг охватывает неистовая ярость, такая чудовищная, такая обжигающая, что она грозит расплавить меня изнутри. И несколько секунд я могу думать только об одном – о том, что мне хочется разнести в щепки весь мир.
Потом это чувство уходит так же, как и пришло, и тут я понимаю, что эта ярость была не моей. Она принадлежала Хадсону, а не мне.
Проходит еще несколько секунд, прежде чем он вновь обретает желание – или возможность – говорить. При этом голос его звучит вполне вменяемо и от этого кажется еще более грозным.
– Во-первых, Лию я ни о чем не просил. Неужели ты думаешь, что мне хотелось оказаться в таком положении? Очутиться в заточении внутри твоей головы и наблюдать, как развивается ваш с Джексоном роман? Быть живым и в то же время неживым? Во-вторых, Лия вовсе
И я чувствую, что под его яростью скрывалась такая всепоглощающая боль, что невозможно взирать на нее спокойно. Эта боль выжигает мой собственный гнев и оставляет только смутную тревогу, как будто есть нечто такое, чего я просто не понимаю.
Осознав, что я хочу это понять, я испытываю потрясение. А осознание того, что я хочу помочь, вообще повергает меня в шок. И в то же время я не удивлена.
– Хадсон? – тихо говорю я, надеясь пробиться к нему сквозь всю эту боль.
Но зовя его, я знаю – он не ответит. Знаю, что, хотя он и заперт в моей голове, он тем не менее исчез.
Глава 66. Заклятые друзья – это навсегда
Глава 66. Заклятые друзья – это навсегда
После исчезновения Хадсона я не знаю, чем мне себя занять. На меня навалилось столько фактов, столько чувств, что я не могу осмыслить их все и минут десять хожу по комнате взад и вперед. В конце концов, поняв, что он вернется не скоро, я делаю то единственное, что, как мне кажется, может помочь мне заснуть. Принимаю горячий душ, надеясь, что смогу утопить в нем все эти бурлящие во мне непонятные чувства.
После долгого душа, который нисколько не успокаивает мои нервы, я надеваю топик и пижамные шорты и возвращаюсь в спальню. Мэйси уже пришла и сидит по-турецки на своей кровати с наушниками в ушах и открытой тетрадью. Она машет мне рукой, но не пытается заговорить – стало быть, она что-то учит.
Меня это устраивает, поскольку мне нечего ей сказать. Меня обуревает множество эмоций, и это чудо, что я вообще могу сейчас думать, не говоря уже о том, чтобы говорить.
Но тут я вижу, что, пока я была в душе, Хадсон вернулся, и от этого мне становится одновременно и лучше и хуже. Но я не задаюсь вопросом почему. Не теперь.