Но Костяков лишь прищурился и недоверчиво покачал головой:

— Так всё, хватит. Не надо вешать мне лапшу на уши! Я двадцать лет ждал этих слов, но слышу их только сейчас, когда оказался на больничной койке, — горько усмехнулся он. — Думаешь, я в это поверю? Скажи уж правду, что испугалась лишиться привычной жизни, которую я тебе организовал. Испугалась, что с моей смертью всё изменится, ведь к хорошему быстро привыкаешь, да Катя? Не надо мне врать. Говори всё, как есть и не надо эту чушь про внезапную любовь.

Журавлёвой стало так больно и обидно, что она не сразу нашлась с ответом. Слёзы всё-таки брызнули из глаз, и она торопливо вытерла их, вскочив со стула:

— Я никогда тебе не врала! И сейчас говорю правду! Почему ты мне не веришь?! Конечно, я испугалась, но не того, что потеряю свою благоустроенную жизнь, мне это даже в голову не приходило! Как у тебя язык повернулся такое сказать? Меня моя жизнь и до замужества устраивала. Вспомни, я ведь не хотела уезжать, это ты меня уговорил. Но если бы потребовалось, я смогла бы к той жизни вернуться. Главным для меня всегда была не окружающая обстановка, а люди, Женя. Близкие люди, понимаешь?! Я за тебя испугалась, болван! Боялась что не увижу тебя больше, не смогу сказать, как ты мне важен и нужен… — Катерина всхлипнула и добавила едва слышно: — И не только как друг. Или как фиктивный муж. Пожалуйста, поверь, я правда тебя люблю, — Журавлёва умоляюще взглянула в непроницаемые глаза мужа.

Замкнутое и отрешённое выражение лица Костякова заставляло Катю нервничать всё сильнее, а последующие слова совсем выбили из колеи:

— Извини, я не могу. Ты столько лет убеждала меня, что для тебя я не более чем друг, что в конце концов мне ничего не оставалось, как поверить и смириться. Зачем ты пытаешься убедить меня в обратном? Что тебе от меня нужно? Посмотри на меня! Я уже не тот, что раньше: не крутой бизнесмен, а поломанный калека, — Евгений с отвращением взглянул на свои загипсованные ноги. — И ты хочешь сказать, что такого меня ты любишь больше, чем прежнего? По-твоему, это нормально? Что молчишь? — Грубо спросил Евгений скорбно застывшую у стула Журавлёву. — Нечего сказать в своё оправдание, да? Так я и думал. Никакая это не любовь, обычная жалость. Признайся, просто жалко стало инвалида, да, Кать? Не делай такое лицо, я всё знаю, — жёстко припечатал Евгений, неприязненно разглядывая Журавлёву словно какое-то противное насекомое: — Врач вчера вечером сказал мне, что вероятность того, что я смогу нормально ходить, когда кости срастутся, всего лишь десять процентов из ста. Ты наверняка это знала и подумала: «Надо как-то сделать так, чтобы он побыстрее встал на ноги».