— Жень, я хочу ребёнка. Нашего общего ребёнка. Как ты понимаешь, без твоей помощи здесь не обойтись, — слегка нервно усмехнулась она краешком губ, — но я тебя не тороплю, подумай как следует. Это не то решение, которое надо принимать впопыхах. — У Костякова от потрясения буквально отпала челюсть. Уже второй раз за день жена умудрилась лишить его дара речи. Он опять застыл, уставившись на супругу во все глаза, так что Катерина даже засмеялась: — Ну что? Что ты на меня так смотришь? Как будто я предложила тебе не стать отцом, а как минимум изобрести ядерный реактор!

Евгений закрыл глаза и слегка потряс головой, а потом буркнул:

— Наверное, ты была права. Я слишком сильно стукнулся головой в этой дурацкой аварии. Чудится всякое. Повтори, пожалуйста, ещё раз, что там у тебя за проект?

Катины зелёные глаза заискрились смехом. Она обняла дезориентированного мужчину за шею, чмокнула в небритую щёку и зашептала:

— Не придуривайся, любимый, ничего тебе не почудилось. Женечка, золотой мой, я правда хочу детей. Очень-очень. Хотя бы одного. А ты не хочешь?

У Костякова внутри вспыхнула такая огромная радость, будто он проглотил целое солнце! Не в силах её удержать, он принялся целовать жену так, что у Кати мигом вылетели все мысли из головы. А потом отстранил от себя и внимательно вгляделся в её разомлевшее и счастливое лицо:

— Как ты это делаешь? Откуда узнала? Я ведь уже давно хочу детей, просто тебе не говорил. Это, можно сказать, моя вторая заветная мечта после того выигрышного поцелуя! Тебя, случайно, не подменили, пока я был без сознания? Или я всё-таки умер и попал в рай? — Пошутил он. Но Катерина проигнорировала шутку и в свою очередь изумилась:

— Ты хочешь детей? Почему же не сказал?

— А ты как думаешь? — Выгнул бровь мужчина. Журавлёва недоумённо пожала плечами и с любопытством уставилась на собеседника, который со вздохом признался: — Потому что, Кать, я не хотел, чтобы они страдали от нехватки твоего внимания и любви также как я. Я-то ладно, сам на это подписался. Но дети ни в чём не виноваты. Я видел, что тебя волнуют только твои книги, и ребёнок в твоё расписание ну никак не вписывался. И даже сейчас я не до конца уверен, что это хорошая идея, потому что не могу себе представить, чтобы ты совсем забросила писательство. Без книг ты — уже не ты. А с ними, ты не сможешь уделять нашему сыну или дочери столько времени и сил, сколько нужно…

— Поверь, пожалуйста, я смогу! — Горячо перебила его Журавлёва. — Я же уже объяснила, что больше не вижу в писательстве для себя зоны роста. Я достигла какого-то предела и теперь лишь повторяю то, что уже давно умею. Это неинтересно. И надоедает. Возможно, если это моё призвание, я ещё вернусь к писательству потом, когда дети подрастут, но это будут уже совсем другие книги, — Катерина, задумавшись, по привычке принялась пальцем выводить невидимые узоры на Жениной груди. — Знаешь, Жень, у меня за эти восемь дней в больнице была куча времени, чтобы подумать и переосмыслить свою жизнь. И определить для себя, что мне действительно важно, а что нет. Ты мне очень важен. И я хочу от тебя детей. Хочу, чтобы у нас была крепкая семья. Настоящая. Обещаю, что приложу для этого все силы. А ты знаешь, что я всегда выполняю свои обещания, — серьёзно взглянула в глаза мужу Катерина, а потом умильно сложила бровки домиком: — Ну, пожалуйста, соглашайся! Или пообещай, что хотя бы подумаешь.