– Мистер Андервуд? Сэр?

Тим обернулся.

К нему торопливым шагом приближался секретарь мистера Лудлоу. В его руках был пухлый конверт, который тут же перекочевал в окоченевшие пальцы Андервуда-младшего.

– Мистер Лудлоу просил извинить его за задержку и то, что не смог привезти документы лично. Он приболел. Переел грибов и всю ночь не спал. Он очень надеется, что информация в данном конверте вам поможет, и с нетерпением ждёт вас у себя в конторе.

Тим поблагодарил лёгким кивком головы и надорвал печать.

К его счастью фонари у ассамблеи всегда горели ярко, и письмо, написанное мистером Лудлоу читалось легко и без запинок. Внимательно скользя взглядом по каждой строчке, Тим пару раз останавливался, чтобы перевести дыхание и переварить написанное. А когда дочитал, то обогнул колонну, сел на ступеньку лестницы и задумался.

Никогда ещё его мысли не были столь рассеянны. Предложенных ниточек было много, но увязать всё в один клубок Тиму совсем не удавалось. Всё, что он прочитал, услышал и увидел, казалось кошмарным сном. Но настоящим ножом по сердцу был даже не рассказ Генри и не информация от мистера Лудлоу, а её последние слова. Сколько же издёвки в них было! Сколько пренебрежения! Он готов был положить к её ногам весь мир, а она снизошла лишь до совета. Подумать над её словами?! Да ещё и хорошенько подумать?! Ничего более презрительного Тим в жизни не удостаивался, и даже полученные от отца оскорбления не ранили так, как это холодное равнодушие.

Тем временем гости продолжали покидать благотворительный ужин сэра ректора. Многие из них, завидев молодого Андервуда сидевшим на холодной лестнице, осуждающе качали головами, перешептывались, но проходили мимо. Никто не останавливался, не выражал сочувствия, не предлагал помочь. Поэтому, когда за спиной послышались приближающиеся шаги, Тим не сразу и понял, что это по его душу, и нехотя поднял голову лишь тогда, когда над ним нависла внушительная тень. Тень сэра Фредерика Пикли.

– Замечательное представление, мистер Андервуд, – почти нараспев, произнёс тот. – Весьма замечательное.

Сидеть и терпеть очередные насмешки было нельзя. Совсем нельзя. Но как же противно было вставать и смотреть в глаза человеку, как и отец, извлекающему выгоду из всего, даже из близких людей. Однако Тим совладал с собой, выпрямился и даже собрался дать достойный ответ, как мистер Пикли опередил.

– Я, конечно, наслышан о ваших выходках, но сегодняшнее безобразие задело самые глубокие струны моей души. Неужели, весь этот фарс был ради племянника моей супруги?