— Мировую! — смеется Верещагин. — И еще не выиграл. Пока в глухой обороне.
Верещагин провожает меня к выходу из зала, передавая Виктору Сергеевичу. Сам уходит за стол к не представленному мне знакомому.
Иду по длинным коридорам за своим охранником, надеясь, что в этот раз меня никто не похищает. Мы даже спускаемся этажом ниже. Виктор Сергеевич заводит меня в светлый кабинет, в котором только диван, три кресла и журнальный столик. На одном из кресел сидит мой отец, встающий при нашем появлении.
— Лера! — отец обнимает меня тепло, крепко. — Надеюсь, у тебя по-прежнему всё в порядке? Верещагин не воспользовался ситуацией?
— По-моему, он только это и делает всё это время, — усмехаюсь я.
— Лера?! — напрягается отец.
— Не воспользовался, — подтверждаю я, садясь на диван и расправляя платье.
— Ты сегодня удивительно красива! — осуждающе восклицает отец, садясь в кресло напротив.
— Прости! — извиняюсь я. — Не хотела тебя расстраивать. Но эта претензия скорее к вам с мамой.
— Обижаешься? — вздыхает отец, спокойный, привычно деловой, но очень уставший.
— Да, — абсолютно честно отвечаю я на его осторожный вопрос. — Ты сломал мою жизнь. Теперь ее ломает он. За что?
Отец хмурится и отвечает серьезно:
— За то, что ты моя дочь. Другой причины я не вижу.
Киваю, показывая, что понимаю и принимаю такую причину.
— Ты обещал мне развод, — напоминаю я. — Когда выполнишь свое обещание?
Отец кивает Виктору Сергеевич, и тот, достав из внутреннего кармана пиджака, кладет передо мной мой паспорт и свидетельство о разводе. В паспорте оказывается штамп о разводе. Смотрю на Виктора Сергеевича: он вежливо смотрит в потолок.
— Свидетельство о расторжении брака между Верещагиным Никитой Алексеевичем и Князевой Валерией Ильиничной, — читаю я, испытывая удовлетворение. — Прекращен тридцатого сентября… На основании решения мирового судьи… Свидетельство выдано Князевой Валерии Ильиничне.
— Сегодня? — удивляюсь я. — Нас развели сегодня?
— Два часа назад, — улыбается отец. — Свидетельство для Верещагина я сейчас отправлю курьером. Едем домой?
— Едем, — задумываюсь я. — А можно я сама передам?