Виктор Сергеевич бросает рассеянный взгляд на пустое правое сиденье и так же рассеянно смотрит на меня.

— Ладно! — снимая приступ неведомой мне ранее злости глубоким дыханием, говорю я. — Чёрт с вами со всеми!

Чёрт, услышав свое имя, сказанное таким недобрым тоном, показывает мне большой палец. Мол, молодец, злись сильнее, а я подпитаюсь.

Через пару кварталов мы пересаживаемся в другой автомобиль, тоже мне не знакомый.

— Передай Аркадию, что я восхищен выбором авто, — прощается мой охранник с водителем. — Но в следующий раз пусть предупреждает, пижон чёртов!

Мой личный враг, который и не собирался пересаживаться в другую машину, воодушевляется и пытается переметнуться ко мне на колени, но Виктор Сергеевич быстро захлопывает дверь. Я представляю себе, что сижу в клубе Игоря Жданова «Лисий хвост» и неспешно, с наслаждением пью коктейль, охлажденный льдом и сводящий зубы. Запрещаю себе нервничать и злиться. Черно-рыжее недоразумение остается на улице.

Отец ждет меня в своем кабинете, где уютно трещат дрова в камине и пахнет его сигарами.

— Садись, солнышко, — ласково просит он меня, показывая на противоположное кресло. — Всё в порядке?

— В полном. Спасибо, что вывез меня, — сухо говорю я, и он отрывает взгляд от огня, переведя его на меня.

— Что-то не так? — настаивает на ответе отец.

— Всё так, — не поддаюсь я на внутреннюю провокацию, которую, как оказалось, я могу устроить себе сама и без посторонней помощи. — Твой шпион окончательно раскрылся.

— Виктор? — удивленно спрашивает отец. — Что значит раскрылся?

— В прошлый раз вы устроили липовую аварию, чтобы отвести подозрение от Виктора Сергеевича, — напоминаю я. — Сейчас у Верещагина не будет сомнений, что он работает на тебя.

— Естественно, — просто соглашается отец. — Если бы он не был настолько самонадеян, он бы сразу это понял. А он решил, что может перекупить у меня моего человека. Это более чем наивно, дорогая.

— Но ты же именно на это и рассчитывал? — спрашиваю я. — Разве нет?

— На это, — спокойно соглашается со мной отец. — Это часть большой и достаточно нервной игры. Но тебе же не нравится это слово.

— Не нравится, — подтверждаю я, уж купаясь в ледяном бассейне, который, вместо ледяного коктейля, в моем больной воображении, воспалившемся только к тридцати годам, наполнил для меня Игорь в своем коттедже.

— Слово — фикция, придумка, — отец снова смотрит на огонь, который неровно освещает его строгое лицо, то выхватывая острый взгляд, то пряча его в тени. — На самом деле, конечно, это не игра вовсе.

— А что? — шепчу я, загипнотизированная языками пламени.