— У тебя? — раздражаю я его вопросом.

— У меня! — жестко отвечает он, от его расслабленности не остается и следа.

На веранде, сопровождаемый администратором, появляется мой отец. Рядом с ним только Аркадий Сергеевич в шикарном сером костюме, превосходящем по элегантности и стоимости внешний вид и Верещагина, и Вяземского.

— Добрый день! — сухо говорит мой отец, садясь за наш столик.

Аркадий Сергеевич располагается за соседним зарезервированным столом в одиночестве.

— Привет, папа! — спокойным и ласковым голосом приветствую я отца, стараясь дать ему понять, что у меня всё неплохо.

— Лера! — он протягивает мне руку и нежно гладит пальцы моей руки, положенной на стол.

Я встречаюсь с глазами Аркадия Сергеевича, который церемонно кланяется мне, как будто я наследница престола, и тут же нелогично подмигивает, демонстративно поправив идеальный воротник белой сорочки и черный галстук.

Пока я размышляю, что бы это значило, Верещагин начинает говорить:

— Илья Романович! Я рад, что вы не возражали против выбора места встречи.

— Удобство места встречи зависит от темы разговора, — снисходительно отвечает отец. — Поэтому качество его я смогу оценить чуть позже. Слушаю.

Верещагин смотрит на меня с ухмылкой и молчит, как будто подталкивает именно меня к началу разговора. Что ж…

— Папа! — улыбаюсь я отцу. — Мы знаем, как погибли Ковалевские.

Приподнятая бровь Вяземского позволяет понять, что для него это сюрприз. Он явно рассчитывал на другую тему разговора. Видимо, думал, что я заставила встретиться Верещагина с ним, чтобы решить вопрос со мной. Или начать его решать.

— Что же вы знаете? — не торопится выразить свое удивление словами мой отец.

— То, что их отравили! — быстро реагирует Верещагин, не дав мне ответить.

Так… Пошел ва-банк.

— Это вряд ли, — лаская мою руку, лениво отвечает отец. — Вы можете знать, что они отравились, не более.

— Откуда? Откуда такая уверенность, что это не преступление? — бросает вопрос Никита. — Два вменяемых, трезвых, взрослых человека, опытные охотники. Не могли же они сами заменить всю соль в собственном охотничьем домике на нитрит натрия? Или они, как и мой отец, так разочаровались в собственной жизни и своем окружении, что решили таким экстравагантным способом уйти из жизни?

Чувствую всем кожным покровом, как заводится Верещагин. Чем раздражённее он становится, тем спокойнее и даже равнодушнее реагирует Вяземский.