– Хейзел Виндикотт, – сказал он с дрожью в голосе. – Ты со мной прощаешься?

Она сделала шаг назад. Почему в его голосе столько боли? И как она могла это вынести? Хейзел глубоко вздохнула и приготовилась к неизбежному.

– Я никогда не буду прежней, – сказала она. – Мы оба это понимаем.

Он подошел ближе.

– Ты не можешь сказать мне то, что я думаю, – прошептал он. – Ты не можешь…

Она повернулась к Джеймсу правой стороной лица.

– Это лицо…

– Это лицо, – юноша прервал ее, – которое я хочу видеть, – он попытался заглянуть ей в глаза. – Ты думаешь, шрамы имеют для меня значение?

Как он мог спрашивать ее об этом?

– Они имеют значение, – запротестовала она. – Ты не будешь слабым или неверным, если оставишь меня.

– Хейзел!

Ее пальцы сжали спинку стула.

– Я не могу позволить тебе связать свою жизнь со мной, – сказала она. – Я не могу позволить тебе сделать это из жалости и благородства.

Джеймс помрачнел.

Сейчас он будет возражать. Он будет настаивать и сделает какое-нибудь громкое заявление о том, что годы уносятся как прибой, стирая следы на песке. Он загонит себя в ловушку.

Сейчас ей придется спорить и убеждать его, что он должен ее отпустить. Ее сердце предаст само себя.

Джеймс протянул руку и нежно погладил ее лицо кончиками пальцев. Он не касался шрамов, чтобы не причинять ей боль.

Из левого глаза Хейзел потекли слезы.

Джеймс притянул девушку к себе и обнял. Она не могла убежать, и у нее не было желания попробовать. Она прижалась щекой к его груди.

– Я никогда не буду прежней, – сказала она.