На него мало-помалу наваливалось отчаяние, так же отличавшееся от приступа ярости, как голодная смерть отличается от смертельного удара, и это отчаяние наполняло его и скручивало его тело и душу в мучительных тисках. Его открытие в общем-то не было неожиданным, поскольку, прожив в тревоге эти последние несколько дней, начиная с той ночи на церковном кладбище, он был склонен истолковывать неопределенность в неблагоприятном для себя смысле. Его надежды на лучшее были всего-навсего случайными всплесками в темном море хронической боязни худшего.

Странной особенностью, что сопровождала его страдания, была их необыкновенная форма. То, что его соперником должен был стать Найт, перед коим он когда-то преклонялся так, как редко перед кем преклоняются в нынешние времена, и коего он продолжал любить, добавляло неодобрение к его печали, а цинизм дополнял и то и другое. Генри Найт, восхваления коему он так часто трубил ей в уши, к коему она по-настоящему его ревновала, заботясь о том, как бы любовь Стефана к ней не уменьшилась оттого, что последний так предан Найту, который, вероятно, завоевал ее сердце тем легче из-за пресловутых дифирамбов, которые Стефан перестал ему петь только по ее категорическому требованию. Она властвовала над ним, как королева, в этом вопросе, как и во всех прочих. Стефан мог сказать по ее поведению, как бы ни было краткосрочно его наблюдение, да по тем нескольким словам, что она произнесла, как бы мало их ни было, что она играла далеко не такую роль в отношениях с Найтом. То, что она смотрела на него снизу вверх и обожала своего нового возлюбленного, стоя у подножия его пьедестала, было даже тем заметнее, чем ее былые улыбки свысока Стефану, на коего она взирала сверху вниз со своей высоты.

Неожиданность отречения Эльфриды от него самого была пищей для новой пытки. Для бесстрастного наблюдателя это означало как минимум два объяснения – неверность могла происходить или от попытки быть верной первому избраннику до тех пор, пока влюбленный, с которым видятся каждый день, не затмил влюбленного, о коем всего лишь помнили, или то было желание не потерять любовь первого до того, пока она не удостоверится в любви второго. Но Стефану Смиту казалась абсолютно неприемлемой та вторая альтернатива, где Эльфрида играла бы роль.

Он размышлял о ее письмах к нему, в коих она ни полслова не проронила о Найте. В любом случае, нам желательно упомянуть, что она не писала о нем только в двух письмах. Первое было написано где-то около недели до второго приезда Найта, когда, несмотря на то что она не рассказывала Стефану, как Найт обещал к ним приехать, у нее не было никаких явных причин замалчивать это. В следующем же письме она случайно упомянула о Найте. Но Стефан отплыл из Бомбея задолго до того, как послание пришло.