Место было прекрасно освещено свечами, кои стояли в деревянных держаках, прикрепленных к стене. Стоило спуститься на ступеньку ниже, и живые обитатели склепа стали узнаваемыми. То был его отец, глава каменщиков, его помощник, Мартин Каннистер, и двое-трое молодых и старых рабочих. Ломы и молотки были разбросаны повсюду. Вся компания, сидя кружком на гробах, кои были сдвинуты со своих мест, явно ради некоторого изменения или расширения склепа, ели хлеб и сыр да распивали эль из кружки с двумя ручками, коя ходила по кругу.
– Кто умер? – спросил Стефан, сойдя вниз.
Глава 26
Глава 26
Все глаза обратились ко входу в склеп, когда Стефан заговорил, и старозаветное тайное собрание рассматривало его вопросительно.
– Ба, да это же Стефан! – сказал его отец, поднимаясь со своего места и удерживая в левой руке пустую кружку с пеною эля на дне, а правую протягивая для рукопожатия. – Мать заждалась тебя – думала, ты вернешься домой засветло. Но ты меня подождешь и пойдешь домой со мной вместе? Я уже закончил работу сегодня и собираюсь идти прямиком домой.
– Да, это мастер Стефи, не может быть никаких сомнений. Рад свидеться с вами снова так скоро, мастер Смит, – сказал Мартин Каннистер, умеряя радость, прозвучавшую в его словах, строго-беспристрастным выражением лица, с тем чтобы привести в согласие, насколько возможно, свои чувства с торжественностью, царящей в фамильном склепе.
– Взаимно, Мартин; и вам также, Уильям, – сказал Стефан, кивая всем остальным, кто, будучи с полным ртом сыра и хлеба, не мог произнести свое приветствие словами и вынужден был ограничиться дружелюбным выражением глаз и молчаливой улыбкою.
– Кто умер? – повторил Стефан.
– Леди Люкселлиан, бедняжка, отошла в мир иной, что ожидает всех нас, – произнес помощник главы каменщиков. – Да, а мы собираемся расширить фамильный склеп, чтобы сделать для нее место.
– Когда она умерла?
– Сегодня рано
– Да, бедная душа, этим утром, – подхватил помощник главы каменщиков, удивительно старый человек, кожа коего, казалось, была слишком велика для его тела, если он не стоял неподвижно. – К этому времени она уж точно знала, бедняжка, поднимется ли она вверх или спустится вниз.
– Каков был ее возраст?
– Не более чем двадцать семь или двадцать восемь при свете свечей. Но великий боже! При дневном свете и я могу сойти за сорокалетнего, если освещенье будет удачное.