– Проблема в том, папа, что ты не знаешь меня.

Он презрительно усмехнулся, а я повернула голову так, чтобы наконец посмотреть на него.

– Не знаешь. Я люблю тебя, но ты не знаешь и не понимаешь меня. Ни капельки. Не знаю, оттого ли, что я для тебя как заноза в заднице, или оттого, что ты просто на самом деле не любишь меня.

Он раздраженно выдохнул, но я не собиралась обращать на это внимания.

– Почему ты думаешь, что я не люблю тебя?

Моргнув, я попыталась отмахнуться от тяжелого чувства разочарования, всколыхнувшегося у меня в груди.

– Потому что не любишь. Сколько раз мы проводили время вместе, только вдвоем?

На мгновение отец нерешительно открыл рот, но потом закрыл его.

– Ты всегда была занята. Ты и теперь всегда занята.

Правильно было ответить «никогда». Мы никогда не проводили с ним время наедине. Он общался с моими братьями и сестрами, но со мной – никогда.

Я была занята. Но никогда даже не пытался. Он даже никогда не приходил на каток, и не сидел на трибунах, и не наблюдал за тем, как я тренируюсь, как не раз делали все остальные. А если бы я хотя бы чуть-чуть интересовала его, он пришел бы.

Поэтому я следила за своим дыханием, выражением лица, ртом, чтобы суметь ответить ему и не убежать.

– Я занята, но никто из нас не нашел для этого времени. Сколько моих соревнований ты посетил за последние… шесть лет?

Почему-то выражение смущения на его лице не обрадовало меня.

– Ты перестала приглашать меня, – заявил он.

Все мое тело, но главным образом верхнюю его часть наполнила такая печаль, по сравнению с которой вся печаль, которую я испытала в жизни, показалась ничтожной.

– Я перестала приглашать тебя после того, как ты пристыдил меня за то, что я попросила у тебя денег. Я помню. Ты перестал ходить на все мои соревнования еще до того, как мне исполнилось девятнадцать лет. Я помню, как ты, придя в последний раз, сказал мне: «Может быть, тебе следовало бы сосредоточиться на учебе, а?» Ты помнишь, как сказал мне это как раз после того, как я заняла первое место? А я помню, – напомнила я ему, снова глядя перед собой и наблюдая за тем, как Иван начинает делать расстрел[36] на скорости вдвое меньше той, что обычно. Печаль проникала мне в душу все глубже, обволакивая ее, и возможно, каким-то непостижимым образом принуждая меня смириться. Смириться с тем, что все закончилось именно так, и я ничего не могу с этим поделать.

Отец молчал.