Ее пальцы превратились в когти и впились в его плоть. Редмейн зашипел от боли, но она, похоже, лишь воспламенила его еще сильнее, сделала его еще настойчивее.

К глазам Александры подступили слезы, но мужчина ничего не замечал. Собрав все силы, порожденные болью, она, наконец, сумела оттолкнуть его.

Он сделал шаг назад и удивленно выругался.

Александра отскочила в сторону.

– В чем дело?

Ожесточенно мотая головой, она некоторое время пятилась, не сводя с него глаз, потом повернулась и бросилась наутек.

Она бежала от его тела и неутоленного желания. Она бежала от его фаллоса, который он собирался внедрить в ее тело. Она бежала от звука своего имени, донесенного до нее ветром. Этот же ветер высушил ее слезы.

Она бежала так быстро, что почти не касалась ногами песка – парила над ним. Она бежала, пока не почувствовала, что легкие вот-вот разорвутся. Она взлетела по лестнице, не чувствуя боли в ногах.

Она бежала от десяти лет горя и боли, вины и страха. Она бежала от искреннего недоумения на лице мужа. Она бежала от постоянной тревоги за подруг и угрозы разоблачения, от смерти. От возмездия.

Александра бежала быстро и достаточно долго, чтобы физическая нагрузка ее убила, при этом понимая, что все зря.

Она не сможет убежать от того, что сделала, не сможет спастись от того, что сделали с ней.

Спасаясь от демонов, она не замечала, с каким изумлением глазеет на нее персонал отеля и гости. И лишь оказавшись в своих комнатах, отрезанной от внешнего мира, она сумела перевести дух.

У нее болело все тело – изнутри и снаружи.

Не желая даже приближаться к кровати, она забилась в уголок между гардеробом и стеной, села на пол, прижав колени к груди, и вся сжалась, отчаянно желая стать маленькой, незаметной, невидимой. Сотрясавшая ее дрожь постепенно перешла в конвульсии, и она ничего не могла с этим поделать.

Александра хотела остановиться. Снова начать дышать. Заплакать. Все ее надежды таяли, угасали. Зато появился страх, что такова ее новая реальность, она переступила грань, отделявшую здравый рассудок от безумия. Ее тело больше не принадлежало ей. И страхи никак и ничем не сдерживались.

Она стала собственным ночным кошмаром, самым страшным из всех возможных.

Она беспомощна, даже против самой себя.

Уткнувшись лицом в колени, она вцепилась зубами в юбки. Рот наполнился вкусом соли, ветра и шелка.

Крик, медленно выползавший из горла, наконец вырвался наружу, лишь немного приглушенный слоями ткани. Ее душа излилась в этом отчаянном, хриплом, дрожащем, пробирающем до самых костей вопле чистого, беспомощного и безнадежного страдания.