Чет кинулся следом и схватил меня за рубашку между лопатками. Дернул на себя, лишая равновесия, а затем толкнул вперед. Я споткнулся и ударился голенью о кофейный столик, а затем рухнул головой на диван. Правая сторона лица оцарапалась о край футляра с гитарой. Вспыхнула жгучая боль.

– Прекрати! – кричала мама. – Оставь его!

Я вскочил на ноги и схватил футляр. Повинуясь инстинкту, не глядя, кинул его назад и услышал, как он врезался Чету в живот. Чет охнул и отшатнулся. Я бросился к двери, по пути схватил маму за руку и потащил ее за собой.

Она вырвалась.

– Миллер, нет.

Я остановился и уставился на нее, ловя ртом воздух и слыша грохот пульса в ушах.

– Мама… Пойдем. Ты не можешь здесь оставаться.

Чет пыхтел у нее за спиной, его толстые губы расплылись в торжествующей улыбке.

– Она не хочет с тобой идти. Знает, где ее место.

Я ткнул пальцем в его сторону.

– Иди к черту, придурок, я звоню в полицию.

Он усмехнулся.

– И что скажешь? Думаешь, она выдвинет против меня обвинения? Ты собираешься на меня заявить, Линн?

Я уставился на нее, ожидая ответа. Она опустила глаза в пол, и я почувствовал, как во мне что-то оборвалось.

– То-то же, – протянул Чет. – Это не твой дом. А ее. Это ее дом. Но ты большой мальчик, сынок. Я бы сказал, что тебе пора убираться отсюда.

– Мам?

Она медленно подняла полный боли, тяжелый, усталый взгляд. Поцеловала в пылавшую от удара щеку.

– Просто уходи, – прошептала она. – Лети в Лос-Анджелес. И порази их всех.

Я посмотрел сначала на нее, потом на Чета, с ленивой улыбкой прислонившегося к кухонному столу как к своему. Потому что теперь так и было. Я оглянулся на маму, чтобы сказать ей, что ее безопасность для меня важнее. Ее счастье. Но она уже повернулась и шаркая поплелась обратно в свою комнату.

Я встретился взглядом с глазками-бусинками Чета.