– Ты побеспокоил во сне спину, – сказала я, слегка поворачивая его и осматривая бинты. – Но не слишком.
– Я знаю. Должно быть, перевернулся на спину.
Свернутое и подложенное под бок одеяло должно было удерживать Джейми в определенном положении. Оно упало на пол; я подняла его и пристроила на место.
– Поэтому мне и приснился кошмар. Снилось, что меня бьют плетью. – Джейми вздрогнул, отпил глоток воды и отдал мне чашку. – Мне бы чего-нибудь покрепче, если можно раздобыть.
Словно по мановению волшебной палочки в комнату вернулся наш помощник с кувшином вина. В другой руке он держал совсем небольшой кувшинчик – с маковой настойкой.
– Алкоголь или опий? – улыбаясь, спросил он Джейми. – Можете выбрать любой из напитков забвения.
– Я предпочел бы вино, если позволите. Достаточно с меня снов этой ночью, – кривовато улыбнувшись, отвечал Джейми.
Он медленно пил вино, а францисканец тем временем помогал мне сменить испачканные кровью бинты, смазывая раны мазью календулы. Он не уходил, пока Джейми не был полностью подготовлен ко сну, укрыт одеялом и устроен поудобнее. Направляясь к дверям, он осенил больного крестом и произнес:
– Доброго отдыха.
– Спасибо, отец, – вяло ответил Джейми в полусне.
Убедившись, что не понадоблюсь Джейми до утра, я осторожно тронула его за плечо и тоже вышла вслед за монахом в коридор.
– Благодарю вас, – сказала я. – Весьма признательна вам за помощь.
Монах изящно взмахнул рукой, словно отвергая мою благодарность.
– Рад, что сумел быть вам полезен, – ответил он; в его отличном английском слышался легкий французский акцент. – Я шел по гостевому крылу к часовне Святого Жиля и услышал крики.
Вспомнив эти ужасные хриплые крики, я вздрогнула и понадеялась про себя, что никогда больше их не услышу. Я посмотрела в окно в конце коридора, но не увидела никаких признаков рассвета.
– В часовню? – удивленно спросила я. – А я считала, что утреннюю литургию служат в главном храме. Но и для нее, мне кажется, рановато.
Францисканец улыбнулся. Он был еще не стар, едва за тридцать, но в блестящих каштановых волосах пробивалась седина. На макушке была выстрижена аккуратная тонзура, ровно подстриженной выглядела и каштановая борода.
– Да, для утренней литургии довольно рано, – ответил он. – Но я иду в часовню, поскольку настал мой черед продолжить вечное бдение у Святого Причастия.
Он заглянул в комнату Джейми: часы-свеча показывали половину третьего.
– Я уже опаздываю, – сказал он. – Брат Бартоломе давно отгоняет от себя сон, ему пора почивать.