– Кого можно о нем расспросить, Фадетта?

Бянкина задумалась. И вдруг вспомнила.

– Васька-Бес! Да только он ничего не скажет!

– Как это – не скажет? – удивился Выспрепар. – Немой он, что ли?

Федька рассказала, как ночью Васька отогнал от нее преследователя и заявил, что доносчиком не был и не будет.

– Занятный герой, – сказал Световид. – Каких только чудаков не поставляет миру береговая стража…

– Он не знает, что Волчок опасно ранен. Если узнает – может, перестанет корчить из себя древнего римлянина? – спросил Дальновид. – И, сдается, прозвучала фамилия машиниста Платова. Кто-то из нас мог бы сегодня к нему сходить.

– Платов лежит без чувств, – вдруг заговорил Сенька. – Он же пьет, как лошадь. А вчера все были пьяны.

– Ты с ним ладишь? Коли да – сходи к нему, авось что узнаешь и про Волчка, и про Шляпкина, – велел красавчику Сеньке Световид. – Все равно у тебя сейчас иных дел нет. Прогуляйся по холоду, из тебя остатки хмеля выдует. Ступай.

Сенька посмотрел на Федьку – что означают такие приказы и надо ли повиноваться?

– Ступай, ступай, – подтвердила Федька. – Да про Шляпкина расспроси поточнее! А то я тебя знаю…

– Расспрошу.

– Что-то не внушает мне доверия сей красавец, – вдруг сказал Выспрепар. – Где наш Потап?

– Точно! – закричал Дальновид, выскочил из комнаты и поскакал по коридору с воплями: – Потап Ильич! Потап Ильич!

Потом Потап увел Сеньку, а Дальновид, любитель всюду сунуть нос, полюбопытствовал, что за неприязнь между красавчиком и Шляпкиным.

– Да вроде Шляпкин ему туфли изнутри клеем мазал, а он потом Шляпкину пряжки попортил – тот моряцкий танец плясал, правая туфля с ноги сорвалась и в партер улетела, смеху было! – Федька невольно засмеялась, вспомнив тот вечер, когда спектакль не задался – все скользили, падали, Ванюша Вальберх, отменный танцовщик, и тот налетел задом на колонну, да так, что рухнула она поперек сцены.

– Экие у вас нравы, как у детишек, – проворчал Выспрепар.

– Дети и есть, – ответил Световид. – Коли актер не дитя, то в театре ему делать нечего.

Федька недовольно отвернулась. Опять Световид явил свое высокомерие!

Говорить ему прямо о том, что с людьми так обращаться нельзя, она не стала. Но, когда сильфы разлетелись по делам, она удержала Дальновида. В маленьком, шустром, языкастом человечке она угадала родственную душу – и ему пришлось в жизни наслушаться пакостей, и он, поди, знал, что такое безответная любовь. Из всех сильфов этот ей понравился больше прочих.