– Так и я хотел довершить благодеяние, – Матвеич нехорошо усмехнулся.

– Точно ли он? – растерянно спросил Лисицын.

– Точно, мне ль не знать? У меня на руках, можно сказать, вырос! Ну, думаю, для чего ж ему посылать этого бумажного кавалера на Васильевский? Мы с Полкашкой – следом. И прибыли тот кавалер с парнишкой в халупу, плюнь – развалится. Что ж, думаю, хорошего ищут они в той халупе? Мы остались там, стояли поблизости. Спросили у людей – кто халупе хозяин. Сказывали, старик один там уж много лет живет, по прозванью Устин Карпыч Куликов, свечи льет. Часа не прошло, выходят, регочут! Завещания, кричат, завещания! Вот они, любезные завещания! То-то Шапошников будет рад! Тут я по лбу себя хлопнул – не может быть, чтобы старый черт Евсейка уцелел! Я же его по льду гнал, я сам в него стрелял, я сам видел, как он у берега под лед ушел! А он-то, видать, уцелел! И завещание батюшки вашего уцелело!

– Не может быть! – закричала княгиня. – Не могло оно уцелеть!

– Мы с Полкашкой переглянулись – ну что, пока на улице народу немного и эти голубчики извозчика не взяли, завещание надо брать. Полкашка напал на кавалера, завалил, да только оказалось, что не у него оно за пазухой, а у парнишки. Парнишка – наутек, я за ним. Долго гнал, загнал на Смоленское кладбище, там люди помешали. Он на извозчике обратно поскакал, я – следом, взять не сумел. Так что батюшки вашего духовная сейчас в руках у щенка. И все труды – прахом!

– Дурак! – воскликнула княгиня. – Стрелять надо было, стрелять!

Матвеич так посмотрел на Ухтомскую, словно сказал: сама дура.

– Беда, – произнес Лисицын. – Матвеич, как быть?

– Как быть? Уходить. Уходить, пока это дело не стало известно во дворце. Государыня в такие истории вмешиваться любит! Тот пакостник, что новое завещание изготовил, жив?

– Помер, слава богу, – ответила Ухтомская.

– Говорил я тебе, Маша… – начал было Лисицын, но княгиня перебила его.

– Что – говорил? Что – говорил? Да кабы я не приготовила новое завещание, ты бы сейчас канцеляристом в каком-нибудь Пошехонье служил!

Лиза молчала, не вмешивалась, и все яснее понимала, что Матвеич прав – надо уходить, пока не отправили справлять новоселье в казематы. Ей самой мало что грозило – но она оставалась совсем без денег и без имущества.

– Друг мой, уедем отсюда! – воскликнула она, прижимаясь к мужней груди. – Возьмем все, что можем, и уедем!

– Нет, нельзя!

– Нужно! Того гляди, другие дела вскроются! Нужно уходить и тех забирать, кто может проболтаться, – распорядился вместо хозяина Матвеич. – И времени не тратить. Пока щенок спохватится – мы уж будем за Псковом! Велите закладывать экипаж!