Он не понимал сам, как это возможно. Почему коридор выглядел иначе, куда делись отражатели, которые наклеивал Борис, почему путь к озеру оказался такой длинный? А главное, он чувствовал, что силы его подходят к концу, холод, сырость и темнота действуют на нервы всё сильнее, и сама мысль об обратной дороге вызывает глубокую тоску.

Двое молчаливых спутников, подчёркнуто официальных, обращающихся к участковому на «вы», тоже действуют на нервы. Звук текущей, бурлящей между камнями воды до такой степени осточертел, что там наверху, когда он вернётся, даже сливать в унитазе будет неприятно. Если он вернётся.

После второй – можно это так назвать – ночёвки, хотя ночи тут никакой не было, как и дня, участковый проснулся совершенно больной. У него была высокая температура, его трясло, и идти он не мог. Ему дали выпить какую-то жидкость из пузырька, сделали укол, стало немного легче, и они пошли дальше. И только после второго привала, после примерно шести часов пути на третий день, они услышали впереди шум падающей воды. И где-то через час вышли к озеру.

Участковый с удивлением увидел, что вода вливается в озеро, падая с небольшого уступа около полуметра высотой. Этого небольшого водопада он тоже не помнил.

Температура опять поднялась, сердце колотилось прямо в горле, и идти он снова не мог. Они устроили большой привал, поели. Сидели молча, смотрели на озеро, освещали его поверхность фонарями. Поверхность, как и в прошлый раз, была ровная, как стекло. Потом дали участковому выпить лекарства, сделали ему укол, и он уснул.

Проснулся он от боли в ноге. Боль была какая-то неожиданная и очень сильная. Он увидел над собой одного из спелеологов. Спелеолог вытирал нож платком. Платок, пропитанный кровью, спелеолог бросил в озеро. Участковый сунул руку в карман, но пистолета там уже не было. Из раненой ноги текла кровь. Спелеологи стояли над ним. Один из них сказал:

– Тебе страшно? И это правильно. Тебе и должно быть страшно. Каждый бы на твоём месте боялся. Но ты подумай: назад ты всё равно не дойдёшь. Ты и без раны на ноге не дошёл бы, потому что мы спускались почти три дня, а теперь нужно подниматься. А ты больной совсем. Мы тебя не вытащим. У нас сил не хватит. Мы не знали, что так далеко до озера. А ты, кстати, говорил, что не больше дня пути. Но ты подумай, ты гибнешь за свою страну. За весь огромный Советский Союз. То, что мы здесь делаем, не просто важно, это ох**ительно важно. Вдумайся, мужик, в это слово: «ох**ительно»! Все большие империи охраняет либо орёл, либо дракон. Орёл, кстати, – это птица, то есть очень-очень близкий родственник дракона. Наш командир верит в дракона и хочет, чтобы дракон служил ему, то есть империи. А мы – Советский Союз, мы – империя. Мы здесь для того, чтобы выманить дракона. А ему нужно приносить жертвы. Вот ты и будешь такой жертвой. И это ничуть не страшнее, чем ложиться под танк с гранатой, как ребята делали на войне. И наши парни в Афганистане, когда к моджахедам попадают, они умирают не легче, чем ты будешь умирать. Так что не думай, что ты какой-то особенный. Наш командир верит в дракона, и мы верим в дракона. А здесь живёт дракон, в этом озере. И он приплывёт на запах крови и вылезет на берег. Мы тряпок с твоей кровью за собой набросаем, и это ему покажет путь, и он будет выходить к Дарьинскому озеру. Наш командир знает, как с драконом разговаривать.