Я думаю, это явление сыграло важную роль в разрушении СССР. Изуродовав среду своего обитания, человек рвётся из неё куда-нибудь. Не важно куда. Лишь бы – прочь…

Но вернёмся к белым медведям.

Оказалось, что им мешают, например, брошенные на берегу ржавые бочки с остатками солярки. Из-за этих бочек не приплывают на берег тюлени. Им не нравится солярка. И белым медведям без тюленей нечего кушать.

Из Тикси на Большой Ляховский остров их перебросили вертолётом. То есть Гущина, Дато Мерабишвили из Московского университета, канадца Майкла из Торонто и девушку-журналистку из «Комсомольской правды». Она писала материал про зимовщиков. И ей надо было на зимовку.

Канадец оказался рядом. Всю дорогу он орал Гущину, пытаясь перекричать двигатель вертолёта, как он любит Достоевского.

На зимовку и попали. По плану мероприятия. Дато, как главный в группе, привёз с собой огромную кастрюлю маринованной свинины на шашлык. Мясо организовали для гостей по линии райкома партии. Зимовщики, а именно Пётр, Глеб и Димон, мясу очень обрадовались. Появилась водка, которую девушка-журналистка пила очень хорошо. День заканчивался. День… То есть дня как такового не было. Была всё время ночь.

Дато пожарил шашлыки под навесом. Канадец, полный лысоватый парень, пытавшийся говорить по-русски, поел шашлыка, очень похвалил, потом разомлел от водки и заснул прямо на стуле. Его отвели на кровать.

Девушка наконец осмелилась задать зимовщикам свой главный вопрос, который, конечно же, в материал не предназначался. А именно: как они тут по несколько месяцев обходятся без женщин. Молодой Димон смутился, начал бормотать что-то про стиральную машину, которая у них есть. Девушка кивала. Потом она куда-то делась, и пропал также Дато. Про белых медведей за весь вечер никто не вспомнил.

Гущин блаженствовал. Он сидел один за столом, Димон мыл посуду, Пётр и Глеб пошли что-то писать в журнал. Было тихо. Димон сказал, что ветра почти нет, а есть северное сияние.

Гущин оделся и потихоньку вышел из дома. На северное сияние он хотел смотреть в уединении. Мороз был около сорока. Терпимо.

Северное сияние стояло в небе как стены крепости. Стены света, нерушимые, неправдоподобно гигантские и лёгкие, висящие в небе, не падающие на землю. Но, казалось, вот сейчас они упадут, висят последнее мгновение. Глядя на них, Гущин подумал, что время остановилось. От переживаний ему захотелось закурить. Он был в шерстяных перчатках, а руки держал в карманах пуховика. Там же были и сигареты с зажигалкой. Он закурил, но руку с сигаретой пробирал холод. А гасить сигарету сразу тоже не хотелось.