Вот они, один к одному. Хороший мальчик. И человек хороший. Должно быть, ему было больно писать эти имена. Видно, куда падали слезы, и он их размазывал. Он знал, что они мне нужны в письменном виде. А я знаю, что нужно ему.
Думаю про Мэдди Голеб, оплакивающую своего сына. Чувствую потребность позвонить ей, сказать, что она была права. Мы были правы. Со своими снами она попала в точку. Кто-то разорвал ее сыну сердце. Но я никогда не сумею объяснить ей это. Я не могу сделать такое с Джоном. Ни с кем. И, в конце концов, она только сильнее расстроится.
Отыскав на кухне зажигалку, я иду во двор. Бросаю письмо на решетку гриля.
И его больше нет.
— Как насчет жареного сыра и томатного супа? — кричит мне Ло.
Иногда мир обретает смысл. Я и Ло. Рак, который появляется, если не ходишь к врачу. Иногда он не имеет смысла. Не может иметь. Такова жизнь. Ты должен понимать эту разницу, иначе сойдешь с ума. Я никогда не буду прежним. Я стал теперь умнее, лучше. Я думаю про надгробный камень Лавкрафта, бейсболку Бронсона.
Я сажусь в машину.
Иногда приходится быть Божественным Провидением.
Завожу двигатель. Ло похлопывает меня по ноге.
— Все будет нормально.
— Конечно, все будет нормально.
Но по дороге туда мы раз пятьдесят едва не попадаем в аварию. Я сам не свой. Когда съезжаем с шоссе, она просит меня остановиться.
— Господи, Ло, я не маразматик.