Впрочем, она все еще колебалась. Каждую ночь Таурину снились кошмары. По его телу пробегала судорога, пленник метался во сне, насколько ему позволяли веревки. Он вопил, иногда даже плакал – точно так же, как и Гизела. Однажды он принялся что-то бормотать, но Руна не смогла разобрать его слов. Она видела капельки пота у него на лбу и слезы на щеках. Днем Таурин смотрел прямо перед собой и молчал. Но разве злого человека могут преследовать кошмары?

То ли из-за его присутствия в доме, то ли из-за его кошмаров Руне и самой не спалось. По ночам она часто вставала с лежанки, садилась поближе к очагу, рассматривала спящего Таурина и думала о нем. На самом деле она знала только его имя, а еще то, что Поппа поручила ему убить Гизелу. Но северянке было неизвестно, ни сколько ему лет, ни что же он такое пережил, из-за чего его сон полон страха. Наверное, с ним приключилось что-то ужасное, как, в сущности, со всеми ними, решила она.

Однажды ночью Руна в очередной раз проснулась от стона Таурина. Его лицо исказила болезненная гримаса, и девушка не смогла этого вынести. Подойдя к пленнику, она тряхнула его за плечо. Таурин сонно помотал головой, еще не придя в себя от ночного кошмара, но затем к нему вернулась былая ненависть. Он отшатнулся в ярости.

– Я убью тебя! – прошипел франк. – Твой народ повинен во всех несчастьях.

Руна отпрянула. Она не хотела этого слышать – да и сам Таурин больше не желал говорить с ней.

Но несколькими днями позже ему приснился другой кошмар, и теперь на его лице отразилась уже не боль, а тоска. В нем не было ненависти и бессилия, лишь печаль. Пленник вновь заговорил во сне, но на этот раз Руна разобрала его слова, хотя в них и было мало смысла.

Таурин говорил о своей возлюбленной. О том, как ее повергли, бросили в грязь, как враги топтали ее тело. Он говорил, и речь его перемежалась всхлипами:

– Кони, к нам скачут кони… Да, эти всадники… Опасно… – Образы проносились перед его глазами, слова не поспевали за ними. – Смерть, смерть, всюду смерть… Флот Зигфрида… приближается… Ноябрь… Осада… И никто не помог, никто, никто, никто…

В его голосе было столько отчаяния! Выносить это было еще тяжелее, чем его ненависть. Руна подошла к нему, тряхнула за плечо, и Таурин вновь испуганно вздрогнул, просыпаясь. В его остекленевших глазах было уныние. Силы его духа не хватило даже на то, чтобы отстраниться.

Ладонь Руны лежала на его щеке.

– Твоя возлюбленная… твоя жена… она мертва? – спросила северянка.

– Моя жена? – удивленно переспросил Таурин. – Ты думаешь, я страдаю из-за женщины?