Таня удивлённо кивнула, скрывая усмешку.

– Филолог значит? Ну да, ну да. Прелестница в очках, длинной юбке и с кирпичным словарём в сумке. Хороший образ. Я попробую как-нибудь, – в её голове нарисовался истинно карикатурный напичканный стереотипами вид, вызывающий только смех. Над самой собой. Что её, такую простую, холодную, переломанную напополам видят милой филологической девой. Вернув меню, она посмотрела в окно. Всего-то пять минут, а там уже и светлого неба нет, и солнце окончательно ушло в сон. Всего-то три месяца, а она из абстрактной мышки слова и речи превратилась в любимую кем-то танцовщицу балета. Теперь она этому улыбалась и, повернув ладонь Юры, подушечкой указательного пальца водила по ломаным линиям, – я не помню ту первую встречу в поезде, это прости, но я помню твои горящие глаза потом. В другую встречу на Театральной площади.

– Ты была очень строга ко мне. Поэтому я старался скрыть свою глупую радость.

– И до сих пор строга. Я петербурженка, к тому же воспитанная в академии балета, поэтому добрая настороженность и строгость – элемент выживания. Наивность может играть с человеком плохие шутки. У меня этих шуток целых пять в одном лице.

Она посмотрела свысока. Не намеренно. Притворно и тут же изогнула губы в улыбке. Её хладное сердце начинает истекать талой водой, когда пальцы парня заправляют прядь волос за ухо.

– Я люблю твой профиль. Он идеальный образец для скульпторов. Не против, если я буду не отрываясь смотреть на тебя?

– Ты можешь рвать, отрывать и метать от меня всё, что угодно. Но свой взгляд оставь. Я разрешаю.

При каждом слове художник наклонялся близко. Слышал дыхание, шуршащие лепестки цветов под её пальцами и совсем не слышное "пю" исходящее от губ, когда Таня собиралась что-то сказать. Он наблюдал эти мелочи и легко поправлял бретель платья на плече, когда ткань хоть и соблазнительно, но преступно отклонялась к самому краю.

Официант остановился у их столика и с лёгким негодованием посмотрел на Юру. От сочувствия ли, от нарушения ресторанного этикета. Художник быстро сделал заранее обдуманный заказ и попросил первым принести шампанское. Очень хотелось пить. И, наконец, сказать через тост что-то очень важное.

– Этот город… Я никогда не смотрел на него как на что-то необычное. Город как город. Глаз замылился и все люди одинаковые мельтешат туда-сюда без остановки. Как будто день сурка. С тобой я начал на него смотреть. Снизу вверх. Знаешь, почему я просил тебя поднимать голову и оглядываться по сторонам? Потому что надеялся, кто кто-то так же будет заново, как в первый раз смотреть на Москву и видеть то же красивое, что вижу и я. Так оно и получилось. Мне нравится чувствовать в этих улицах то же, что чувствуешь ты. Все эти балетные представления, твои фантазии, они стали для меня новым горизонтом, за который заглянуть в одиночку я бы и не смог, а вот ты… Ты меня приучила. Так странно и классно, вместо скучных лиц представлять в вагоне метро танцоров, музыкантов и бог знает кого ещё, – на миг Юра отпрянул от девушки и, взяв в руки бокал, обратил её взгляд на себя, – мы должны выпить за нас и наши перемены. Пусть они не так глобальны как хотелось бы, но они есть. Это прогресс. И за серое небо, в котором иногда можно увидеть что-то приятное.