Легкий удушающий нажим-давление, и я интуитивно запрокидываю голову назад, на тебя, следую за захватом твоих длинных прошивающих пальцев. Теперь она смотрела и вливалась в меня через твои глаза, через неповторимую смешанную палитру черного и золотого… живого и мертвого. Через совершенные черты твоего божественного лика несокрушимого всевластного мстителя-вседержителя — моего черного палача и персонального реаниматора. И я не смогла бы отвести от нее-тебя собственных глаз даже если бы захотела, сильно-сильно захотела… Ты бы не позволил это сделать. Твои вошедшие на нереальную глубину клинки сминающего взгляда не дали бы закрыть век или расфокусировать зрение.

— Это не ожерелье и далеко не украшение — это символ полного признания твоего подчинения, принятие сознанием и телом своего реального статуса; неоспоримый знак принадлежности одному единственному человеку — своему Хозяину, Господину, Мастеру. МНЕ. Ты это должна не просто видеть и понимать, но и осознавать, чувствовать, жить этим априори. Тем, что принадлежишь мне. И только мне. И в этих стенах по другому быть уже не может и не будет. Ты пришла сюда ко мне, ты осталась, ты согласилась на все условия связанные с твоим ближайшим будущем в этом месте и в этом городе, как и с принятием моей власти над этим будущим. Под этим ошейником находится жизнь, которая отныне и всецело принадлежит мне одному. Я решаю и я выбираю, как и сколько тебе под ним жить. Ты теперь не просто бесправная вещь. Ты МОЯ вещь.

Кажется по моим щекам сбежали две сочные слезы еще до того момента, как ты нагнулся и коснулся нежной прохладой своих лепных губ моей переносицы. Господи всемилостивый… я готова поклясться, что это не просто слова-предупреждения, которыми ты вскрывал, выписывал и метил болезненными стигматами по моему тонущему сознанию. Это были больше, чем фразы прошивки моих новых условных рефлексов. Может я и чокнулась, но ты их не подбирал и не обдумывал. Они выходили из твои уст "заученным" психосоматическим заклинанием — молитвой-клятвой, нарушение которой вело лишь к одной кульминационной развязке — к смерти обоих.

Если ты так признавался в своей одержимой ненависти ко мне… тогда какими словами ты бы раскрылся передо мной в своей любви десять лет назад? И почему я думаю об этом именно сейчас? Когда мое сердце и разломанная на мелкие осколки сущность обливались отравленной твоим кислотным ядом кипящей кровью, захлебывались и молили о пощаде, чтобы ты убил меня как можно быстро и почти безболезненно.

— Может при других обстоятельствах и с другим человеком ты бы не предала всему этому никакого стоящего внимания, списав все на его неадекватную натуру законченного кандидата в пациенты психиатрической клиники. — бесчувственная констатация факта в явственной иронии твоих просчитанных слов и ответов на вопросы, которые еще не успели вонзиться всеми своими отрезвляющими челюстями и клешнями в мой непримиримый рассудок.