И конечно это был не обычный "технический" ритуал. Для Дэниэла Мэндэлла-младшего слишком мало одеть Эллис Льюис во что-то им специально подобранное, оставив ее при этом не менее обнаженной и полностью перед ним нагой, как и до этого. Ты не мог не задевать моей кожи, не натягивать и не поправлять полоски ремней или чашечки лифа, чтобы при этом не скользнуть "ненамеренной" лаской своих расслабленных пальцев по самым чувственным зонам моего тела. А когда ты снова зашел мне за спину, затягивая под моими лопатками несколько ремешков в пряжках-замках, окончательно закрепляя на мне этот кожаный боди, меня снова накрыло с головой твоей тенью и представшей перед глазами в отражении зеркал напротив абсолютно ирреальной шокирующей картиной.

И ты не спешил, определенно не торопился и совершенно не волновался от нетерпения. Каждое движение через чур спокойное, размеренное и знающее, особенно когда ты расправлял уже окончательно обтянутую точно по моей фигуре ромбовидную черную сеть моего нового вызывающего наряда.

— Не жмет? Не слишком туго? Расставь ножки пошире… — твои пальцы перемещаются с поясницы по ягодицам, по которым проходят два плотных ремня, проверяя их натяжение и щадящую эластичность на самых интимных участках моего тела. Не слишком ли они впиваются в бедра и в чувствительные линии вдоль моих и без того припухших от возбуждения долек половых губ, тут же задевая "вскользь" онемевшие складочки истекающей киски и заставляя меня вздрагивать, порывисто всхлипывать, интуитивно сжимать мышцы влагалища и… еще интенсивнее спускать едва не буквально на твои пальцы.

Не успеваю понять смысл твоего вопроса, не то чтобы ответить на него, мне лучше до крови закусить губу, задержать дыхание и что дури зажмуриться, чем пропускать через сознание твои новые слова и действия. Да, умереть прямо в момент, когда ты практически накрыл мою спину и ягодицы шелковым теплом своего живого савана, не вжимаясь и не прижимая меня к себе, а лишь сместив руки вперед к моему животу, почти обхватив ими мой таз и ребра по бокам. Невесомые объятия моей защитной черной тени? Твоей тени? Тебя… И ты не мог при этом не прижаться щекой к моему ушку и виску, в который уже раз вынуждая меня смотреть только вперед, в наше с тобою отражение.

Боже, ты опять скользнул пальцами к ремням у моей промежности, расходящимися по линиям треугольника лобка к двум кольцам горизонтальной полосы так называемых сквозных "трусиков". Провел сенсорными подушечками по точкам соприкосновения инородного материала с моей воспаленной кожей прямо от вершины холмика киски и до низа животика, медленно рисуя по краям геометрического узора черных жгутов поверх моего тела, как по холсту, разве что вместо визуальных следов из краски оставляя глубокие пульсирующие отпечатки твоих обжигающих касаний. И не важно, что ты больше не ласкал мой лобок и налитые кровью лепестки перевозбужденной вульвы, они все равно немели, стенали, опухали еще сильнее под судорожными толчками-ударами аритмичных приливов остервенелой похоти, когда ты посылал к ним по моей чувствительной коже живота или груди импульсные разряды разливающейся чистой истомы. Я могла не испытывать почти никакого дискомфортного давления от ремней сбруи на той же промежности, будто они слились с рецепторами моих нервных окончаний, но не ощущать твоих прикосновений и тебя… это действительно было бы на грани фантастики.