— Моего внука?.. Слишком громко сказано. Учитывая, что никаких гарантий о его будущей сохранности нет ни у кого. Да и для меня уже было предостаточно опыта с Кириллом. — в этот раз отрицательный жест головой был более жестким и показательным. — Проходить через это снова… Прости, милая. Но что-то мне совершенно не хочется. Ирония судьбы и без того подкинула слишком много издевок. Знаешь, последние слова Валерки были в чем-то похожи на твои. Точно и дословно уже не помню, но он тоже просил за Кира. Мол, тот ни в чем передо мной не виноват, и чтобы я не лишал его прежнего отца в моем лице. Почти трогательно и по-семейному. И наблюдать теперь, как это снова повторяется…

Никак оно не могло повторяться. НИКАК. Он просто ослеп и не видит разницы, насколько это все другое.

— Прошу-у… Умоляю. Я готова сделать все, что ты не скажешь. Буду только с тобой… Пожалуйста-а…

Я уже не просто рыдала, в голос, с надрывом… мне уже буквально хотелось подвывать, потому что сердце с легкими разрывало от каждого спазматического вздоха и всхлипа, а голова намеревалась лопнуть лишь от одной невыносимой мысли о том, что это все чистейшая правда. Глеб точно свихнулся и не собирается останавливаться ни перед чем и ни перед какими-либо разумными доводами.

— Тшшш… Тшшш, моя Стрекоза… Так надо, моя девочка. Так правильно для всех нас…

— Не-ет…

Не правильно. НЕ ПРАВИЛЬНО.

Но мне уже не хватало воздуха, что-то говорить. Паника превратилась в нечто чудовищное. В сумасшедшую истерику, которая пыталась выломать изнутри череп и вырвать из меня все внутренности вместе с зашивающимся от бешеной аритмии сердцем. Адреналин, наверное, уже основательно выжег мне глаза, а теперь дробил кости и плавил нервы с венами и артериями. Удивительно, как я еще продолжала дышать, кое-как соображать и даже что-то чувствовать-слышать — то, что со мной делал и что громко шептал мне на ухо Глеб. Как крепко в эти секунды (начавшие свой последний отсчет) прижимал к своей каменной груди, стискивая мне голову в своих медвежьих лапищах и не давая мне ни упасть, ни хоть что-то сделать. Как скользил губами по переносице и размазывал ими мои слезы на щеках и веках, обжигая звучным хрипом ухо и кожу над виском. И какой же это шок, осознавать в своих предпоследних мыслях, что это последнее, что мне дано почувствовать и пережить в финальные минуты моего существования…

— Это будет быстро и по минимуму больно… обещаю… — это самое сумасшедшее, что вообще можно услышать в своей жизни и за всю свою жизнь. То, что не желает принимать в себя парализованный разум и не менее оцепеневшее тело.