– Значит, я попал в правильные руки, – улыбнулся он и, убрав с ее лба упавшую пшеничную прядь, поцеловал ее в покрасневший кончик носа.

Она отделилась от Марка и протянула руку к одной из стеклянных баночек на полке.

– Вот одолень – трава, от многочисленных хворей.

Затем взяла другую и улыбнулась.

– А это для мужской силы.

– Ты мне ее случайно не подсыпала?

– Нет, Маркуша, у тебя и без этого все в порядке. Я тебе это никогда не буду делать. Не бойся.

Он снова усмехнулся.

– Пойдем уже, ужин готов… А ты? – пококетничала она.

– Я всегда готов, пошли, а-то замерзла уже вся, – потянул он ее за собой.

22

22

– Вставай, засоня!

Глаша наклонилась к любимому и поцеловала его в губы. Он улыбнулся, потягиваясь в теплой постели. В избе было прохладно. Марк прислушался к импульсивному потрескиванию дров в печной топке.

– Печку топить надо. Маркуша, поди, за дровами, да воды принеси. Я тесто для блинов завела. Последние запасы использовала.

Марк повернулся боком, облокотившись на руку, наблюдая, как Глафира хлопочет у плиты.

– По какому случаю?

– Пропустила… пока с тобой была, годовщину… Настеньки и Федора, но все равно, помянуть надо. У нас так принято, печь блины на поминальные дни.

Марк оделся потеплее, наносил с большим запасом в избу дров и, прихватив жестяные ведра, отправился к водопаду, где летом купалась Глаша. Там, под причудливыми сталактитами теперь журчала незамерзающая полынья. Продвигаясь по узкой протоптанной колее, он еще издали увидел какое-то движение в месте, откуда они набирают воду. Марк вдруг остановился как вкопанный, разглядев медведя. Тот купался в ледяной воде и, отряхиваясь, снова бросался в полынью. Марк быстро взял себя в руки и медленно стал отходить назад, мысленно благодаря бога, что он подошел не так близко к зверю.